— А Рубикис без работы, коли пан ему людей не дает пороть?
— Пороть уж не порет, но так и норовит всякого исподтишка куснуть. Что только пронюхает, сразу наушничает Пшемыцкому. Но и у него от страха поджилки трясутся. Больше всех Пранайтиса побаивается.
— И не зря, — подтвердил Пятрас. — Таких в первую голову на сухой сук!
Заходило солнце, разодранная туча все ярче шалела багрянцем. На земле сгущались тени.
— Когда же опять повидаемся, Петрялис, как будет с нашей свадьбой? — спрашивала Катрите, сжимая его руку. — И как отца склоним?
— Пора обо всем пораскинуть мозгами, Катрите. Оба будем думать. Может, и в самом деле попросим дочку Скродского перед отцом заступиться. А я — еще раз к Мацкявичюсу. Чего долго ждать, завтра же по дороге в Лидишкес заверну в Пабярже. Когда у дяди все будет готово, опять прикачу. И тогда поженимся, Катрите! — вскрикнул он, сияя, большими ладонями сжимая ее руку.
— А где нам свадьбу сыграть, двум беднякам? — затревожилась раскрасневшаяся Катрите.
Пятрас широко улыбнулся и пошутил:
— Какие же мы бедняки, Катрите! У многих ли такие руки, многие ли со мной на работе сравняются? Да и голова не из дурных… А ты сама! Видывал ли кто девушку милее? Разве я тебя променяю на все поместье Скродского, на богатства? Никогда, Катрите! А ты говоришь — мы бедняки!
Она еще больше зарумянилась от его ласковых слов. А он продолжал, сам себя подбадривая, даже глаза от радости сверкали:
— Говоришь, где свадебку сыграем? Найдется где, Катрите! Когда тебя приведу, не одна отцовская усадьба — вся деревня зашумит, земля загудит, как пустится в пляс сотня пар под суктинис Дундулиса! Нешто нет у нас друзей во всех багинских деревнях?
Тепло стало на сердце у Катрите. И в то же время — уже не в первый раз — почуяла девушка горький укор совести. А что же она сделала, чтобы помочь Пятрасу добиться их общего счастья? Пробовала ли сломить отцовское упрямство? Эти вопросы стали терзать Катре в тех пор, как она пошла на службу к Скродскому и почувствовала себя сильнее и смелее.
Теперь она видит: надо решиться. Выложит отцу все, что наболело. Покажет, что умеет и свое слово молвить.
Да, она это сделает. Но сегодня не надо чересчур сердце растравлять. Пятрас уже заметил ее затуманившееся лицо и озабоченно спросил:
— Что с тобой, Катрите? Чем недовольна? Или кто тебя обидел?
— Знаешь, Пятрас, злейший мой обидчик — отец родной, — ответила она так мрачно, что и Пятрас удивился. — Но больше молчать не буду! Скажу все, от чего у меня за эти годы сердце распухло.
Пятрас принялся ее успокаивать. Да, отец ее — кремень. Но разве он их разлучит, коли они сами решатся? Мать — за Катрите. Пусть только он, Пятрас, обзаведется своим углом, тогда и отца смягчат.