— Все девушки, как замуж идут, грустят и плачут, — утешал ее Пятрас. — А чужой сторонушки не бойся. И там свет не без добрых людей. И не одна будешь, ведь я с тобой. А еще говорила, что нужды не боишься?
— Нужды не боюсь. Боюсь только тебя лишиться, — вымолвила она дрожащим голосом.
— Ну, что ты… Я здоровый, крепкий. Дубиной меня не перешибешь.
— Слышала я, ксендз опять толковал про восстание. Верно, это — как на войне. Гибнут люди от сабель, от пуль. А ты бы пошел, Петрялис, коли начнется? — сорвался с ее уст тревожный вопрос.
— Пошел бы, Катрите, — коротко и твердо отвечал Пятрас.
— И мне прежде казалось, что тебе надо идти. А теперь страшно подумать!
— И на войне не все гибнут, — утешал ее Пятрас. — А восстание — не война. Говорят, и войско взбунтуется. Не пойдут солдаты против народа. А нам нужно восстать! Землю получим, Катрите, будут у нас свои книги, газеты, школы. Везде сможем по-литовски сговориться. Своя власть будет.
Но зловещая и назойливая мысль не оставляла Катрите.
— Все это хорошо, Петрялис, но что, коли я тебя потеряю, — твердила она.
— Ну, что ты! — успокаивал ее Пятрас. — Пойдем-ка лучше в избу. Прохладно становится.
В светлице с ней захотели потанцевать и Юргис, и Адомелис, и Казис, и Норейка, и еще не один из друзей и соседей. Ведь сегодня ее свадьба и проводы в дальнюю сторонку!
Когда Юргис вывел Катре плясать, Пятрас опять вышел из избы. Хотелось побыть наедине. Смутная тревога тоже сжала ему сердце. Он повернул в палисадник, но какой-то человек преградил дорогу.
— Свадьбу играешь? — заговорил незнакомец. — А меня не позвал.
— Юозас! — воскликнул Пятрас.
— Он самый, — ответили из темноты.
— Как же это ты?.. Так нежданно!..
— А я везде нежданно. Такое у меня ремесло… Как волк из-под куста…
— Идем в избу, — смущенно и почти сконфуженно приглашал Пятрас. — Никто тебя не тронет. Пива выпьем, потолкуем. Не скоро еще увидимся.
— Скажи лучше — никогда! — поправил его Пранайтис, отворачиваясь к темному саду. — А в дом не пойду. Для незваных и лавки не сколочены. Отвык я от светелок. Еще вшей разведу…
Пятрас даже зубы стиснул — так больно ему стало от этих слов.
— Да брось ты такие шутки… — старался он совладать с собою.
Пранайтис как-то хрипло засмеялся:
— Эх, братец! Я и не так еще умею почудить… От моих шуток кое у кого кишки перевернутся, и язык через темя вылезет, и все дьяволы в пекле загогочут!.. А это что! Ко вшам я привык. Они в беде никого не оставят.
Оба сели на ту же скамейку, где Пятрас сидел с Катрите. На небе по-прежнему мерцало множество звезд, во дворе все так же поблескивали убогие багровые огоньки, только в светлице надрывались скрипки, дробно бил бубен и глухо гремел пол под ногами плясунов.