— Своя-то своя, да и эта своя — панская…
— Верно говоришь, Сташис, все панское, — одобрил войт. — Пан пожелает — духу вашего тут не останется!
Но все зашумели:
— Не позволим! Не дадим!.. Земля и усадьбы — наши! От отцов унаследованы! Трудом нашим выкуплены! Эта земля не панская!
А Пятрас с издевкой добавил:
— Один только Сташис панский. Забирайте его себе.
Многие злобно рассмеялись, а пристыженный Сташис шмыгнул обратно. Этот трус односельчан не поддерживал, пану всегда повиновался и пошел бы на барщину, но как отставать от других? Деревня словно одна семья. Все делали вместе: вместе пахали, вместе сеяли, вместе поля убирали, — и не находилось такого разгильдяя или отщепенца, который подвел бы других. Что поделаешь? Как он, Сташис, со своей запряжкой пойдет в поместье, когда все другие будут свое поле пахать? Боязно пана прогневить… Ладно, Сташис найдет способ свое дела поправить…
Некоторые уже возвращались к сохам, никто не желал попусту препираться с панской челядью. Но управитель, желая оставить последнее слово за собой, еще погрозил:
— Помянете у меня этот день, хамы! Раскаетесь, да поздно, голодранцы проклятые! Раскормили вшей за зиму, так горбы свербят? Ладно — почешет вам спину Рубикис!
Тут уж Пятрас Бальсис не выдержал. Позорная, оскорбительная угроза и открытое издевательство управителя над их нуждой и горем, как ножом, полоснули Пятраса. Он знал много песен о тяжелой доле крепостных, немало рассказов о разгульной жизни панов, их жестокостях и беззакониях, часто слышал от дяди Стяпаса, что несправедливо устроена нынешняя жизнь и наступит день, о котором говорится в песне:
Рухнут панские палаты и поместья,
Когда люд простой панов не станет слушать.
И Пятрас, стиснув кулаки, вдруг в ответ на угрозу разразился такими словами, каких еще никто не слыхивал из уст крепостного:
— Что ж, пан управитель, мы — вшивые голодранцы, а ты кто такой? Помещичий пес! В лохмотьях ходим, а никому обиды не причиняем. Едим сухой хлеб да пустую похлебку, а ты с панской милости да с нашей работы жиреешь и только и ищешь, кого бы исподтишка ужалить, кого разложить на кнутобойном ложе и до крови засечь. Помещичий палач — вот ты кто!
Услышав выкрики Пятраса, все бросили сохи и столпились вокруг. Не было здесь никого, кто не отведал бы кнута или плетки управителя, Теперь, когда вдруг разорвались цепи покорности, в каждом закипела жажда мести. Они окружили управителя и войта, размахивая бичами; казалось, бичи вот-вот загуляют не по воловьим спинам, а по головам и бокам помещичьих прислужников.