Но Пятрас не испугался.
— Я — Пятрас Бальсис, барин. Я не бунтую. Мы только правды добиваемся.
Слово "правда" больше всего взбесило пана Скродского.
— А! Ладно! Покажу вам правду! Сотню… нет, две сотни горячих! Взять!.. Связать!
Но Пятрас и теперь не испугался. Никто его здесь не схватит и не свяжет. Он продолжал дерзко прекословить пану:
— Нет уж, пан. Больше нас пороть не будете. И в царской грамоте сказано — крепостное право отменено навеки.
Юркевич, однако, подробно объяснил Скродскому статьи манифеста. Помещик знал: за ним пока сохранены суд и расправа.
— Все село будет наказано! — выкрикнул он, взмахнув тростью, словно собираясь собственноручно пороть крепостных. — А те, кто здесь, — вдвойне!
Он оглядел стоявших перед ним крестьян, перевел взгляд подальше, на кучку женщин у крыльца. И вдруг лицо его преобразилось. Злоба сменилась интересом, любопытством, и глаза сверкнули восхищенным огоньком.
В первом ряду женщин стояла Катре Кедулите. Синеглазая, с венком русых кос, изумленная и напуганная, прижимая к груди край сползшей косынки, она была очень хороша и выделялась в толпе.
Пятрас проследил за взглядом Скродского и все понял. Он решительно выступил вперед, и перед паном вместо пленительного девичьего образа внезапно возникло горящее гневом лицо парня. Одно мгновение казалось, что пан ударит его тростью — рука Скродского уже замахнулась, а рот исказился от ожесточенной ярости.
Но глаза и весь вид непокорного парня обличали страшную решимость. Пятрас стиснул дубину — даже мускулы напряглись. Минуту оба врага стояли лицом к лицу: помещик посинел, у него от злобы дергался подбородок, а парень, побледнев, напрягся, чтобы одним ударом дубины размозжить череп ненавистному пану.
Скродский не выдержал. Хлестнул тросточкой по лакированным ботфортам, повернулся и, сопровождаемый Юркевичем, зашагал на улицу.
— Ну, проклятый хлоп, тебе это так не пройдет, — процедил он, садясь в коляску.
Кучер пустил лошадей, и Скродский, преследуемый лаем собак, укатил из села.
Когда соседи Бальсиса опамятовались и начали расходиться, Пятрас нагнал Кедулите.
— Испугалась пана, Катрите? — спросил он, заботливо заглядывая ей в лицо.
— Ах, Петрялис, как увидала его страшные глазищи, что в меня впились, — чуть со страха не померла.
— Плохо дело, Катрите, приглянулась ты пану. Теперь берегись. Огибай поместье издали, а коли вызовут на работу, не ходи. Знаешь, что там ждет пригожих девушек.
Катрите покраснела и насупилась.
— Не дождется он! Я бы ему глаза выцарапала, нос расквасила!
Пятрас с восхищением улыбнулся;