Пранас вслух сетовал на свои беды, потел, хлебал воду прямо из ведра, однако Статкус не сомневался, что он доволен неполадками в машине, заслонившими дом, деревья, упрекающую, чего-то от пего ждущую тишину. Тут невозможно спрятаться от требующего покаяния материнского взгляда, избежать хитроумных, стремящихся приманить подходов отца, а он вовсе не собирается позволить им сыпать соль на свою рану… Старики догадываются, почему у него все из рук валится. А, не маленький уже, не просить же ему разрешения папы-мамы! Да и как тут не выпить? Отравляла жизнь одна вечными попреками и сказками о том, как другие живут, теперь другая травит постоянными требованиями жалости к себе, будто не пашей земли жительница, травит этой своей книжицей, которую, неизвестно, читает или просто листает, чтобы ею восхищались, этим сосущим под ложечкой «Праниссимо», будто он не взрослый человек, а несмышленыш. Борода не чья-нибудь, ее выдумка. Если не талантом, хоть бородой выделяйся из толпы, а сама ведь не какой-нибудь дирижер — методист Дома культуры, на пудовом аккордеоне пиликает.
— Сбегаю механика позову! — предлагал Лауринас, сын останавливал, уговаривал не горячиться, хотя сам кипел, нестерпимо хотелось выпить.
Все-таки пришлось кланяться механику. Красный тракторенок, синий комбинезон, полотняная шапочка — «Tallinn».
Не говоря ни слова, механик пошарил под капотом, постучал ногтем по аккумулятору.
— А где я новый возьму? Рожу, етаритай? — ухватился за бороду Пранас.
Механик ткнул большим пальцем в себя: вытаскивай, мол, аккумулятор и давай ему.
— Он что, глухонемой? — выпучил глаза Пранас, наматывая на палец волосы бороды.
— Когда ему болтать? — бросил Лауринас.
Механик кивнул, вскочил на свой трактор и укатил.
— Нет, не прощу я этому гаду доценту! — ярился Пранас, Ниёлино «Праниссимо!» прожужжало мимо, не достигнув цели. — Дай мне ружье! Я его, этого жулика!..
— Какое ружье? Что несешь? Прикуси язык-то! — ощетинился Лауринас и тайком огляделся по сторонам, не идет ли кто, не едет ли мимо. — Мало мы настрадались из-за этого куска железа? Я его давным-давно утопил. Забудь про ту гадость, забудь!
Звякнуло суровое и горькое прошлое усадьбы. Что, снова покатилось время назад? Пранас, выпучив глаза, не переставал орать:
— Дурак ты, что ружье утопил! Было бы оно у меня теперь!.. Ну, ничего, отлажу эту рухлядь, продам и на всю выручку — револьвер, етаритай! Попадись мне тогда на глаза этот доцент! Не простой, образованный жулик. Не успел домой пригнать — трах-трах — две покрышки. Лезу под машину — крестовина изношена. Тысячи не наездил — стал бензин подтекать… Мало того, аккумулятор полетел! Нет, в тюрьму сяду, а его, гада!..