У тети Кати в запасе всегда были добрые вести, по которым следовало, что барин вскорости обязательно должен вернуться. В этой жадности ее к слухам был и свой небольшой расчет, тайно лелеемая надежда, что уж барин-то обязательно наставит ее мужа на путь истинный. Ведь муженек ее всегда ценил, что барин считает его душевным и рассудительным человеком, какие только в деревне еще и остались, и в этом чужом для обоих городе любил потолковать с ним о деревенском житье-бытье, об овцах, пастбищах и обо всем таком. Кого-кого, а уж барина-то должен он устыдиться! Тетя Кати даже представила себе, как барин будет стыдить ее непутевого мужа. «Вот хоть на меня поглядите, Бёльчкеи: я каким ушел, таким и вернулся», — скажет он; а в том, что слова эти соответствуют истине, бывшая служанка, зная барина, даже тени сомнения не питала. «Сколько раз уже говорили такое», — ответила недоверчиво Агнеш. «Нет, на этот раз чистая правда. Господин Лимпергер сказал, а уж он-то знает, Агика, списки уже в типографии…» Господин Лимпергер, жилец с первого этажа, квартира два, служил в Телеграфном агентстве, откуда рассылают по всем газетам официальные сообщения. «Не хотите заглянуть к ним? Он даже газету принес… У вас все равно гость, — внезапно добавила она, кривя губы. — Этот… Лацкович! — И тут же испуганно посмотрела на Агнеш: не пересолила ли? — А то давайте я вам сама занесу», — предложила она на всякий случай.
Взгляд этот был знаком Агнеш. Лацкович, имя которого потеряло даже — столь велика была антипатия к нему тети Кати — полагающееся гостям слово «господин», в душе привратницы представлял ту же самую угрожающую самой их жизни — как, например, наводнение — стихию, которая даже старый подвал на Верхнелесной аллее (куда прежде она и сама по дороге с базара заходила частенько, чтобы, в качестве первой дамы, обменяться шутками со старшими дворниками и бросить пару ласковых слов дядюшке Яношу, чинившему старые метлы) превратила в какой-то зловещий притон, место недостойных оргий. За пятнадцать лет, проведенных под барыниной властью, она узнала многие ее слабые стороны, ведь вместе с бедным барином ей чаще всех приходилось выносить бури неуравновешенной ее натуры, и благодаря своему покладистому характеру, умению приспосабливаться, иной раз с помощью свежих сплетен, а то и просто настойчивости она даже лучше, чем многотерпеливый муж, умела лавировать в этих бурях, к тому же, как женщина и доверенное лицо, беспристрастнее разбиралась в капризах и глубже была посвящена в детали. Однако то, что произошло, оказалось для нее более неожиданным, чем собственное несчастье. Пусть за долгие годы она и бывала свидетельницей того-сего — вспомнить хотя бы, с каким восторгом барыня, еще в будайские годы, отзывалась об их молодом домашнем враче, даже хлеб домашней выпечки ему посылала, потому как бедняге, при болезненной его жене, приходилось довольствоваться хлебом из пекарни; или как умел рассмешить, поднять ее настроение легкомысленный повеса кум, крестный отец Аги. Но все прежнее было не более чем игра, придававшая чуть-чуть остроты замужней жизни, — тетя Кати и сама иной раз в самой невинной форме позволяла себе такое, отвечая на шуточки почтальона или мясника, — однако чести и гордости такой женщины, как ее барыня, это никак не затрагивало. Долгое соломенное вдовство во время войны не только ничуть не ослабило в тете Кати этого прочного, как кремень, убеждения, но даже возвело его в разряд таких очевидностей, над которыми и задумываться-то нечего. И вот на́ тебе: ее барыня, женщина хорошо в летах, — и какой-то мальчишка, которого она, тетя Кати, и к дочери барыниной близко не подпустила бы!