* * *
Поход в кафе оказался хорошей идеей. Посидели, выпили по паре чашек вполне приличного кофе, поели мороженого — ассортимент, правда, ограничивался земляничным, сливочным и шоколадным, — накатили по сто пятьдесят граммов армянского "Ахтамара" КэЭс, поговорили по душам. И вот, кажется, не первый день знакомы и успели уже вдоволь "наприключаться" вместе в разных экзотических местах, а все равно такого откровенного разговора у них еще не было. Трудно сказать, отчего именно теперь, но Лиза вдруг поняла, что может, наконец, рассказать кому-то о том, кто она такая на самом деле и что с ней приключилось во время того давнего уже — как-никак три года прошло — неудачного научного эксперимента. Никому никогда не рассказывала, а перед Марией открылась и даже, что странно, почувствовала от этого своего рода облегчение. Словно гора с плеч и камень с души. Но и Мария не подкачала. Выбор Лизы оказался безупречным. Ее визави умела слушать. И сопереживать, как выяснилось, умела тоже. Умная и опытная, она по достоинству оценила рассказ Лизы и ее откровенность. Где-то посочувствовала, сопереживая, а где-то и позавидовала, — что не грех, — но и то, и другое сделала тактично, можно сказать, элегантно, с естественностью дыхания и без "второго дна".
Выслушала, вздохнула "со смыслом", закурила новую сигарету и начала свой собственный рассказ про времена и нравы, и про обстоятельства, о которых у Лизы, если и было какое-либо представление, то, наверняка, самое смутное. Прежде всего, речь шла не о той Лотарингии, которая с Эльзасом, а совсем о другой, которая королевство Лотаря — от моря и до моря, — и конкретно о той его части, которая в обоих известных Лизе мирах — Прованс и Северная Италия. А еще точнее, о городе Турине на реке По. О Милане и Генуе. О княжестве Монако и об Авиньоне. И о девице Ману, что на местном диалекте, как раз и означает Мария. А век там, судя по датам, вскользь упомянутым Марией, был аж тринадцатый, но Мария этого тогда не знала, так как была в ту пору молоденькой неграмотной крестьянкой, и жизнь у нее была не так, чтобы хорошая. По совести, говоря, жила Ману плохо, и, слушая ее рассказ, Лиза подумала, и не раз, что все в жизни относительно, потому что, если сравнивать с этим унылым кошмаром любую из своих жизней — хоть советскую, хоть себерскую, — начинаешь понимать, что такое удача и с чем ее едят. Впрочем, Марии все-таки повезло, и она не закончила свою жизнь при очередных родах, если бы ей подфартило и удалось устроить жизнь по-хорошему, как это понимали тогда и там, или измордованной шлюхой в Турине, если бы ей окончательно не повезло.