– Так канализации же нет, а водой поливать – застынет: мороз на дворе.
– Трупы хотя бы убрали? Или пьянствовали все праздники?
Его колкий взгляд сверлил новеньких.
– А вот и старый знакомый! – Он улыбнулся, подошел к рыжему. – Как ты, подлец, сумел сбежать?
В ответ пёс угрожающе заворчал.
– Не люблю работать с дикарями! Не сравнить с домашними – доверчивыми, послушными…
И, потеряв интерес к старому псу, стал разглядывать Джима:
– Этот, говорите, горластый? Лает много? Так мы тебе, дружок, гавкать больше не дадим!
– Кормить не надо! – остановил он женщину с кастрюлей каши. – Сегодня в работу пойдут новенькие! – И, развернувшись, быстрым шагом покинул виварий вместе со свитой.
Алису увели первой. Малышка визжала и плакала, пока её тащили к выходу, чувствовала: что-то ужасное ждет её там, за порогом бокса. Джим ободряюще тявкнул – не бойся, я рядом, всегда!
А когда дверь захлопнулась, рвался на цепи, выл громко, отчаянно и безнадежно – понял: свою подругу больше не увидит.
Алису отвели в операционную. Вокруг стола столпились студенты. В тот день они наблюдали, как живые существа умирают от потери крови. И наглядным примером тому стала смерть маленькой, беззащитной и глубоко любимой кем-то Алисы.
С её ещё теплого тельца сняли когда-то белоснежную шкурку: будущие врачи должны знать, как работают мышцы. Не выдержав жуткого зрелища, Анна – студентка первого курса, бросилась вон из операционной. В туалете её рвало, а потом она долго рыдала: зачем? ради чего им сейчас продемонстрировали столь чудовищную жестокость? Понятно, откуда это прозвище у профессора – Доктор Менгеле…
– Хватит плакать, – прибежала подружка. – Опыты нужны для науки, ради здоровья и блага человека.
– Но разве можно создавать добро через зло? Чем мы лучше фашистов?
– Фашисты экспериментировали над людьми, мы – над животными. У них нет души, в этом разница.
– Ты уверена? Животные так же, как и мы, чувствуют боль и страдание, у них есть память, сознание, они любят, хотят быть любимыми, хотят жить, наконец!
– Даже если так… В городе приюта нет. Только усыпалка: пять дней содержания – и эвтаназия. А здесь хотя бы науке послужат и поживут чуток…
– Разве можно жить с постоянной, непрекращающейся болью? Разрежут – зашьют, если не умрут от шока, снова разрежут… и так – до самой смерти. Если не умрут сами – усыпят. Разве не милосерднее было бы оставить несчастным жизнь в благодарность за мучения и вклад в науку? А им даже обезболивающие уколы после операций не положены.
– Кстати, профессор разрешил купить болеутоляющие на собственные средства и колоть по своему усмотрению. Идем, пора на лекции.