Механизм #2648, который когда-то именовался «Кондратюк», равномерно размахивал киркой, ничего не видя перед собой. Он не исполнял никакой полезной работы. Он просто знал, что остановка натужных движений равнозначна смерти. Удар… Еще удар… И снова… И снова… И снова…
— Дядя Жора, остановись, — дернули его за рукав полосатой робы. — Смена.
Но Кондратюк, словно по инерции, опять поднял инструмент. Володя Барбикен — #2649 — еле успел перехватить его руки и мягко высвободил из них кирку. Обеспокоено посмотрел на лицо Кондратюка. Глаза того были полузакрыты.
— Старшина, — окликнули сзади, — тащи его в центр колонны. Спекся человек.
Володя крутанул головой, пытаясь отыскать в мутном воздухе фигуру Пьера. Это было нелегко в общей серо-полосатой массе, лохмотьями выползающей из пропыленной полутьмы и сбивающейся в колышущуюся протоплазму колонны. Но Арданьян уже сам спешил к ним, чуть волоча, ударенную вчера стеком надзирателя, ногу.
Не сказав ни слова — говорить было трудно и вообще не рекомендовалось — Пьер подхватил Кондратюка под вторую руку и они, вдвоем с Барбикеном, осторожно потащили его к выстраивающейся массе людей. Ноги все они переставляли чисто автоматически.
Кондратюк начал приходить в себя только тогда, когда сквозь пылищу, крики надзирателей и хриплый лай овчарок, их колонна начала приближаться к «баракам». Так в лагерном обиходе назывались тупики, вырубленные в скале и предназначенные для короткого отдыха, отупевших от работы, голода и жажды, людей.
Или того, что от них осталось.
Те же, для кого не оставалось ничего, лежали в полосатых, иногда чуть подергивающихся, кучах, сваленных прямо на обочине того, что напоминало грунтовую дорогу. Заключенные старательно смотрели себе под ноги, пытаясь не замечать страшных образований. Были случаи, когда вид мертвых тел приводил людей к потере сознания. Или контроля над собой. Что, впрочем, было равнозначно. Потому что тогда они неизменно оказывались составной частью одной из этих куч.
«Барак» потихоньку наполнялся кашлем десятков окаменевших легких, шарканьем множества ног и был ужасен в своей безголосости. В усталом стаде голосов не предвидится. Тем более, в стаде человеческом.
Почти в кромешной тьме на ощупь найдя свои одеяла, с привязанными к ним мисками, которые использовались также в качестве подушек, люди потянулись на водопой. На работе вода предназначалась только для машин и бетономешалок.
Барбикен и Арданьян пытались с боков поддерживать Кондратюка, а тот пытался слабо сопротивляться этому. А все трое пытались сопротивляться, давящей на них, огромной массе горы Конштайн, под которой, на глубине семидесяти метров, был запрятан подземный завод.