Барбикен быстро и согласно мотнула головой. Хотела было еще раз спросить об Олеге, но ее перебил тихий голос Эллис:
— Сын, а… А отца ты не чувствуешь?
Юноша не расслышал этого вопроса. Или сделал вид, что не расслышал. А Руслана, вместо того, чтобы поинтересоваться судьбой командира, выдавила:
— А что такое нума?..
Нумой оказался тот гибрид железнодорожной платформы и лунохода, который она, перед тем, как потерять сознание, увидела возле каменной глыбы, расположенной у входа в комплекс. Нума мерцала янтарным сиянием. Глыба была печальна и одинока. Старательно отводя от нее взгляд, чтобы не натолкнуться им на полированную табличку, так поразившую ее, Барбикен легко вскочила на платформу.
Собственная обнаженность в безвоздушном, пропахшем медом, пространстве, уже не пугала ее. Гораздо больше пугала Руслану копия — ведь это же была копия, не правда ли? — Эллис Арданьян, сидящая слева от нее. За ней виднелась еще одна копия: Виктор, уверенно сжимающий какой-то огромный штурвал. Впрочем, имени Виктора Арданьяна на могильной стелле она не видела.
Поэтому, еще полностью не осознавая того, что она делает, Руслана чуть нагнулась, выглядывая из-за неподвижно — ни дать, ни взять, бездушный манекен! — замершей Эллис и спросила юношу:
— Виктор, а вы стихи любите?
Тот совершенно не ожидал такого вопроса и потому только неуверенно мотнул головой. Эллис ожила и настороженно взглянула на Барбикен. Та постаралась не обращать на нее внимания. Механизм он и есть механизм. А вот Виктор…
— Как вам вот эти? — спросила Руслана и чуть хриплым, вибрирующим от скрываемого напряжения, голосом продекламировала:
— Неземное пространство со странным рисунком созвездий
полыхнуло, слезой изошло и, до тьмы обгорев,
вдруг сомкнулось, оставив нам только не спетые песни
да ещё непонятный, невнятный, как эхо, припев.
Мы хрипели и пели их, лёгкие в кровь обдирая.
По молекуле воздух и звуки срывали со скал.
И, погасшими дюзами в грунт непривычный врастая,
мы мечтали, чтоб кто-нибудь небо мотивом достал.
[15]Нума, поддерживаемая непонятной светящейся силой, плавно парила над, почему-то ставшим оранжевым, реголитом, лишь слегка вздрагивая от слов, произносимых Русланой. Мерцание селайта тоже, казалось, покачивалось им в такт. И когда Барбикен замолчала, оно еще долго не могло успокоиться, слегка искажая выпуклую безбрежную равнину, расстелившуюся перед ними, и заставляя ее чуть шевелиться, словно спину огромного животного, прислушивающегося к чему-то, пока непонятному для него.
После продолжительной паузы Виктор кашлянул и, глядя вперед, неуверенно произнес: