— Да ничего я с ней не сделаю, сладенький, — широко улыбнувшись, Элеум еще раз скребанула кончиками пальцев по рассохшимся плашкам и, подхватив свой неизменный мешок, двинулась к выходу. — Не бойся, без надобности мне твоя хромоножка. За нее на приличном рынке и полтинник серебром не дадут. Зато ласковая. Завтра верну... или послезавтра... Как дело пойдет. К тому же, кто-то мне жратву и бухло от тебя носить должен...
— Ладно, — обреченно махнув рукой, трактирщик с тоской поглядел на оставленные когтями Элеум на стойке царапины, смахнув серебро в карман передника, тяжело вздохнул, — по западной дороге, так?
— И пусть бутылку твоего пойла прихватит! — крикнула с порога женщина. — Воняет, конечно, хуже старых портянок, зато по мозгам дает здорово! Ты на чем его настаиваешь?
— На карбиде, — криво усмехнулся великан, — для крепости. Местным нравится.
****
— Восемьсот, — вместо приветствия заявила сидящая на огромном, будто сарай, капоте грузовика [4] Ллойс, окинув презрительным взглядом приблизившуюся к ней грузную, мешковатую, замотанную в какое-то рванье фигуру, отхлебнула из бутыли с самогоном изрядный глоток. — Кстати, пусть Вамо еще своего пойла пришлет.
Монументальных размеров бабища остановилась в десятке шагах от фургона и воинственно уперла руки в бока.
— Это чой-то? Чой-то? — гнусаво зачастила она, хищно поведя носом, и уставилась на колдовавшую над разожженным прямо на обочине костерком Кити. — Ты чаго городишь-то, девка? Откель пятьсот-то? Михо сказал: сотня. — Морщинистое, побитое временем, многочисленными невзгодами и неподъемной работой лицо женщины скривилось в гримасе плохо сдерживаемой ненависти. — Вот и несу тебе сотню! Ноги по грязище ломаю, вместо того, чтоб дома прибрать да детишкам поесть состряпать! Что, попировала, паскудница, на нашей кровушке?! Мужики света белого не видят, в шахте сутками жилы рвут, а ты пришла тут с ружжом... Целая сотня... На грузовике катается, водку с горла хлещет, а я ей сотню серебром неси!! Ишь, ты!! Еще и с шалавой этой безносой... Тьфу... Людей постыдилась бы... — Запустив в лохмотья усеянную густой сетью вспухших, варикозных вен, покрытую ссадинами и подозрительного вида лиловыми пятнами руку, жительница поселка извлекла на свет небольшой мешочек и кинула его в сторону грузовика. Описав пологую дугу, кошель с чавкающим звуком упал в дорожную грязь. — Ну? Чего расселась, Черных лет отродье?! Давай, давай! Михо сказал, чтоб до утра, башка твари, у него была.
Отставив в сторону бутылку, Элеум озорно поболтала в воздухе свисающими с капота ногами и, задрав голову, принялась внимательно изучать низкое, затянутое свинцово-черными тучами небо.