Телеграмма о взятии Петрограда «антикрасными». Неужто? Какая радость! Завтра обитатели несчастной столицы поедят в первый раз после двух лет! Неужели через месяц или два я уже войду в контакт с моими друзьями? А к весне и путь прямой будет открыт!
18 октября
Партитура «Увертюры» понемногу движется и будет готова до отъезда в Чикаго.
Большой компанией, с Ингерманами и Яхонтовыми, ездили к Сталям, где было солнечно и приятно. Я кокетничал с Linette, моей новой поклонницей, впрочем, сдержанной, несмотря на свои двадцать лет. Но Сталь утверждает, что это только снаружи, а на самом деле она даже петь решилась при всех, лишь бы это сделать с моим аккомпанементом.
А Стелла-то - хороша: сегодня ровно месяц с её отъезда - и ни слова. Я дней десять тому назад послал ей коробку шоколада, но сам тоже не писал, хотя вспоминал часто.
19 октября
Ночевал у Сталя. Потом поехали сниматься: группу для «Трёх апельсинов»: Miss Janacopulos, Ансермэ, Больм и я. В последний момент Ансермэ вдруг заявил, не объясняя причины, что он не будет сниматься. Я его уговаривал, но он упёрся как баран. Тогда я разгорячился и наговорил ему дерзостей.
Концерт Рахманинова, первый в этом сезоне. Отлично сыгранная Соната Бетховена, похуже Шопен, а затем «Rondo Caprice» Мендельсона и три вальса: Шопена, свой и из «Фауста» Гуно. За такую программу в России бросили бы в него дохлой кошкой. Из своих вещей только один «Etude-Tableau», очень хороший. Рахманинов держит себя олимпийцем, играет то чудесно, то деревянно, а в программе подлит перед толпой. Во мне он вызывает странное чувство: иногда восхищение, но иногда ужасную досаду. После концерта я зашёл в артистическую не столько к нему, сколько повидать других знакомых. Мы обменялись несколькими словами, но довольно холодно.
20 октября
Писал «Увертюру» и повторял программу (весеннего концерта) для Чикаго. Обедал с Blanche, которая замечательно мила со мной, засыпает меня комплиментами и спрашивает, не скучаю ли я без Стеллы. Blanche после обеда была у меня, и я играл ей чикагскую программу. Blanche очень милая девушка, мечтательница и пессимистка. Во многих её словах и взглядах на жизнь я узнавал Стеллу. Вернее, наоборот: Стелла переняла их у Blanche.
21 октября
Петроград не взят, но бои в окрестностях: в Красном селе, Царском и Тосне. Моя милая дача в Саблине, где я провёл такое хорошее лето, быть может, подверглась огню и уничтожению. Хотя правое крыло Юденича упирается в Тосно и ничего не слышно, чтобы оно перекинулось восточней Николаевской железной дороги. Большевики мобилизовали для обороны всех молодых людей. В какую кашу влипли все мои друзья: Борис Верин, Асафьев, Сувчинский, Мясковский! Одна надежда, что их, близких к искусству, хранит рука Луначарского. Неизвестно также, какая судьба постигла мою квартиру на 1-й Роте, в которую перед моим отъездом Сувчинский послал верного человека, своего управляющего. Домашний скарб мне абсолютно не жалко и даже премированный рояль не очень жаль. Но в письменном столе остались письма за несколько лет и толстая тетрадка дневника - один из последних годов, не помню какой. Вот эту тетрадку мне было бы очень жалко потерять.