Тут Johnson завертелся на кресле, лицо его омрачилось, покраснело и он нервно сказал: «Нет, это слишком много. При таких условиях нам, вероятно, не удастся поставить вашу оперу». Однако он сейчас же овладел собою, вероятно вспомнив, что пятьдесят тысяч на оперу уже истрачены. Между тем я сказал, что эти цифры не должны его удивлять, так как пять тысяч за контракт - это уже цифра им знакомая: пять тысяч за потерянные годовые концертные приглашения – цифра скромная, уменьшая её, они будут просто унижать и значение своих постановок, и моё значение как пианиста, а пять тысяч за четыре, наконец три, наконец два потерянных оперных контракта всё-таки лишь половина или четверть того, что они сами мне платят за контракт. Наконец я подхожу к этим пятнадцати тысячам и с другой стороны: после годовой работы на Чикагскую оперу я теперь очутился без ничего, так как опера отложена на год. Исправить моё моральное состояние они не в силах, но обеспечить мне год, чтобы я мог продолжить мои композиторские работы - это их обязанность. После того, как я из этих пятнадцати тысяч заплачу три тысячи долгу (по рекламе и болезням), то мне останется тысяча долларов в месяц, из которых двести я должен тратить на рекламу, чтобы Америка мен окончательно не забыла, и двести посылать матери. Шестьсот долларов в месяц - это та скромная сумма, о которой я говорю.
Johnson ответил, что сам он решить не может, но поговорив с Раm'ом и другими, сообщит мне. Я, прощаясь, просил подчеркнуть директорам, что я не пытаюсь тянуть с них деньги, но лишь забочусь обеспечить себе год спокойной работы.
Результат разговора я себе не резюмировал никак, но отметил важность того, что Johnson ни разу не пытался опровергнуть нарушения ими контракта.
Рецензии про концерт недлинные, но все хорошие.
Вечером был на балете Карпентера, американского композитора, только что поставленном Больмом, и злился, что вещи с музыкой, подобной «вчерашнему холодному», идут, а моя опера, настоящая, лежит под сукном, автор же должен направлять всю свою силу и находчивость, чтобы выжать себе кусок хлеба (хоть бы помазанный маслом).
30 декабря
В три часа с Волковым были у Harold'a Mac Cormick, который принял нас своём офисе. Harold один из богатейших людей Америки. Ему лет пятьдесят, он энергичен, здоров, почти что, красив, хорошо одет и очень любезен. Выразил большое удовольствие познакомиться со мной и сказал, что очень интересуете моей оперой. После нескольких минут общего разговора он спросил, имею ли предложить ему какие-либо специальные вопросы. Так как мы с Волковым заранее решили держаться такой политики, чтобы только понравиться ему, заинтересовать его и намекнуть ему о моих желаниях, отнюдь не говоря о конкретных вещах, то сказал, что Johnson известил меня об отмене моей оперы до будущего года, а потому я просил Johnson'а обеспечить мне существование в течение этого года, дабы иметь возможность продолжить мои работы. Так как Johnson не мог решить самостоятельно и будет докладывать ему, Mac Cormick'y, то я сейчас прошу его не протестовать Johnson'y. Mac Cormick ответил, что всё будет сделано «what is fair and square and just»