– Привет, – рядом появился Адам.
Я повернула голову и увидела его в профиль. Спустя годы он стал просто невыносимо красивым. Словно все то, что когда-то меня очаровало: запах его кожи, озера глаз, – теперь существовало лишь для того, чтобы искушать меня.
– Здравствуй, – холодно ответила я.
Мы молча стояли рядом, глядя, как наш сын забивается в угол настолько далеко, насколько это возможно. Мы были единственными зрителями происходящего.
– Он уже забил? – спросил Адам.
– Нет… еще.
– УИЛЬЯМ, ДАВАЙ! – заорал он.
Сын поднял глаза, увидел отца и обеспокоенно наморщил лоб. Но его решимости оказалось недостаточно: он порхал по полю на цыпочках, словно фея по камушкам, и выглядел совершенно неспособным подобраться к мячу.
У Адама появилось странное выражение в глазах, как будто ему только что открылось ужаснейшее из откровений: его сын просто отстойно играл в футбол.
– Он…
– Не говори ни слова.
Он повернулся и посмотрел на меня:
– Но он…
– Да, Адам, я знаю. Он бездарь. Ему никогда не забить мяч. Он…
– Я только хотел сказать, что у него шнурок развязался.
Я вздернула голову:
– Ох уж… Уильям!
Я принялась махать ему рукой, но он отмахнулся от меня, как будто хотел избавиться от шелудивого кота.
– ШНУРОК!
Он резко остановился и, нахмурившись, посмотрел на меня. В этот момент его ударила одна из датских девчонок, – разумеется, совершенно случайно, – и, пролетев через поле, он приземлился на щеку и в довершение всего наглотался пыли. Адам подбежал к нему.
– Папа, я в порядке, – запинаясь, пробормотал он, пока Адам поднимал его.
– Точно? Может, пойдешь сядешь?
Но он героически вернулся в игру. И, что было еще более героически, дети из его команды захотели этого. Мы с Адамом сели на краю поля.
– Я думала, ты собирался пожаловаться на то, что он никуда не годится, – призналась я.
– Ничего такого я не собирался говорить.
– Прости.
Повисла неловкая пауза.
– Хотя… он поразительно никудышный.
Я искоса взглянула на него и издала резкий смешок.
– Да ради Бога. Хорошо, что я люблю его.
Адам снова посмотрел на поле.
– Мы любим его, – поправил он меня.
В моей голове роился целый ряд возражений на заявление Адама после выходки, которую он выкинул днем раньше. Если бы он на самом деле любил Уильяма, он бы вел себя соответствующе. Он бы делал то, что велит родительская любовь: ставить на первое место ребенка. Всегда.
– Прости меня за вчерашнее, – сказал он.
Я не могла заставить себя взглянуть на него.
– Можно объяснить? У Симоны был день рождения. Она забронировала номер в том отеле еще до того, как ты точно сказала, что вы приедете. Это было несколько месяцев назад. Надо было тебе сказать об этом, но я подумал, что это не так уж важно: это же всего один день из пяти недель, которые вы здесь проведете. Я не предполагал, что вы захотите проводить со мной каждый день.