— Мне подождать? — спросил таксист, но Деминь уже выскочил за дверь.
— Подождите пять минут, — Энджел расстегнула кошелек и дала водителю две двадцатки Джима.
Деминь не мог ждать ни секунды. По тротуару к зассанному собаками пятачку сорняков, через двор — вот заклеенная скотчем трещина в нижнем окне. Он дернул дверь подъезда — и та открылась. Энджел следовала за ним, по первому лестничному пролету, — под ногами стонал линолеум, — по второму, быстрее, — мимо болтливых телевизоров, теперь всё ближе, — и, когда они очутились на последней клетке, он увидел.
Коврик перед дверью. Зеленый клочковатый коврик, напоминавший чахлую траву. Холодный комок оказался прав. У Леона и мамы никогда не было коврика.
— Это здесь? Здесь? — Энджел скакала от возбуждения, предвкушая великое воссоединение. — Давай, — сказала она, и он наступил на коврик, который не мог принадлежать маме, и постучал. Те же слои коричневой краски, те же вмятины. Он постучал еще.
— Эй? — сказал он.
Под дверью, за ковриком, появился просвет. Он слышал шаги и бормотание и, хоть и знал, что все безнадежно, представил, как в этом свете стоят его мать, Леон и Вивиан с Майклом за спиной.
Он поправил рюкзак. Дверь открылась.
— Да? — в щелку, не снимая цепочки, выглянула низенькая морщинистая женщина.
Энджел охнула.
— Я Деминь, — сказал он.
— Да? И что? — Дверь начала прикрываться.
— Я здесь раньше жил. Моя семья — вы не знаете, куда они уехали?
— Не знаю, — сказала женщина. Позади появился молодой человек с эспаньолкой.
— Кто там, ма? — Женщина ответила на испанском. Он сменил ее за цепочкой. — Что такое?
Деминь с трудом сглотнул.
— Я ищу свою семью. Они здесь раньше жили. Вы их знаете?
— Не, когда мы переехали, тут уже никто не жил.
— А когда вы переехали?
— В сентябре. Всё нормально? — Мужчина уже закрывал дверь. — Ну ладно, пацан. Поздно уже.
— А Томми? — спросил Деминь. — Он еще здесь?
Дверь приоткрылась на дюйм.
— Да, Томми женился. На польке.
«Польке?» Дверь закрылась, щелкнули замки.
— Мне жаль, — прошептала Энджел.
Деминь спустился к ожидающему такси и заполз внутрь, Энджел — за ним.
— Двадцать четвертая и Мэдисон, — сказала она водителю. — Можете выключить музыку?
5
Прошло десять зим. На Рутгерс-стрит в Чайна-тауне, где до Бронкса жили мама и Деминь, на углу выросла новая высотка, перед которой белая пара разговаривала со швейцаром в форме, но дальше квартал казался неизменившимся — те же здания с красновато-коричневыми фасадами, пожарные лестницы и висящее на веревках белье. Старая квартира в доме 27 по Рутгерс была меньше, чем у Роланда, но служила домом маме, Деминю и шести соседкам.