Напряжение увеличивалось еще и тем, что в начальный период обеспечение приборами и химикатами было катастрофически плохим. С начала насбыли только вспомогательные средства, демонтированные в Германии в «Ауэр-Гезелылафт» и некоторыхдругих местах и привезенные в Советский Союз. Многое отсутствовало, так как было потеряно во время перевозки. Так, например, не было очень большой вакуумной плавильной печи. Я поехал к Завенягину (атомному министру) и пожаловался. Он по телефону выяснил, что печь по недосмотру попала в Красноярск, посреди Сибири. Туда был немедленно отправлен особый транспортный самолет, и спустя два дня печь была у нас. Однажды Завенягин посетил нас в примитивной лаборатории завода боеприпасов, где мы сначала ютились. Его сопровождал персонал лаборатории, все стояли почтительно вокруг него и отвечали, откуда поступили различные приборы. Ответ были одинаковым: эти приборы — военные трофеи из Германии. Вдруг в конце разговора прошмыгнула крыса, и он мрачно сказал: «Вот она, точно, наша».
Чтобы предупредить возможное недоразумение, скажу, что спустя уже несколько лет советские конструкции различных электронных и прочих приборов были достойного уровня!
Трудности возникали у нас также из-за полностью чуждого нам советского стиля работы. Ни один советский русский не решался сделать что-либо без приказа свыше. Ни один не был готов к тому, чтобы хоть немного выйти за рамки своих обязанностей. Маленькую иллюстрацию этого мы получили в первые дни нашей деятельности. МьГвызвали электрика, чтобы подключить вакуумную плавильную печь. А для этого нужно было сначала снять крышку, закрепленную гайками и болтами. Хотя гаечный ключ лежал рядом, электрик отказался это сделать, так как откручивать гайки должен был слесарь. Прошло более полутора часов, пока с другого конца площадки не пришел слесарь.
Иногда различия в поведении между нами и советскими приводили к личным столкновениям. Однажды в начальный период работы ко мне подошел молодой инженер из Якутска и начал меня расспрашивать об урановой технологии, следуя длинному, заранее подготовленному списку вопросов. Его отношение показалось мне глупым, у меня начался приступ бешенства, я хлопнул дверью и ушел. Вечером я сидел с двумя своими сотрудниками, Виртсом и Тиме в нашем примитивном временном жилище, и мы обменивались мнениями,-Я рассказал об этом случае с молодым инженером. Тиме вскользь сказал, что, можетбыть, не следует так бурно реагировать. И мне вдруг стало ясно, что он прав. Я встал и вышел в соседнюю комнату, где находились будущий главный инженер нашего завода Голованов и другой инженер по фамилии Степанов. Я попросил их пригласить молодого человека из Якутска, чтобы я смог извиниться за свое поведение. Нам было тяжело понять чужие советские структуры и нормы поведения. Русские, которые уже, естественно, знали об этом инциденте, были так тронуты, что у мягкосердечного Степанова даже выступили слезы. Таким образом, инцидент закончился не ожесточением, а значительным улучшением отношений, а этот молодой человек из Якутска стал моим другом. Поводы для гнева позднее возникали еще часто. Большей частью они были полезны, они помогали или быстро сделать что-либо, или после примирения сломать надолго лед в отношениях.