— Да не бойся, не выгоним. Масла у Мойры возьми, белоручка, нормально ототрется.
Вообще-то из всех возможных вариантов размещения Мирддину достался самый комфортный. Гараж был отдельным помещением, куда посторонние заходили только днем и не очень часто. И оно было просторней, чем любое другое в доме. Но звук сквозь стены проходил беспрепятственно. Сейчас через них сочился тонкий младенческий плач.
Слушать это было совершенно невозможно.
Мирддин накрыл голову тощей подушкой. Звук стал потише, но жалобу все равно было слышно. Человечья душа, плохо что-то еще понимая, пыталась обжиться в теле, обминая его под себя. Что-то получалось, что-то нет... Непонимание и дискомфорт так и сочились через стену. Игнорировать их почему-то было сложнее, чем обычную человеческую сутолоку. Возможно, дело было в том, что к взрослым Мирддин уже притерпелся.
В конце концов он раздраженно приподнялся на локте и намалевал на стенке пальцем «глушилку».
Вокруг сотворилась блаженная тишина, и он наконец-то провалился в сон.
Утром было так тихо, что ему на миг между сном и явью показалось, будто он дома. Никто не гремел кастрюлями и сковородками, не кричал ничего, высунувшись из окна, не бегал с топотом вверх и вниз по лестнице, не ругался, не плакал, не хохотал, не пел хором.
Для человеческого дома это было нехарактерно. Мирддин понял это и подскочил, как ужаленный. Он лихорадочно заозирался во всех слоях, пытаясь выяснить, что произошло — и оторопел.
Он совершенно не ожидал такого эффекта. «Глушилка» была совсем простым и слабеньким знаком, из тех, что любой ребенок умеет делать. Она даже погасла почти сразу же. Резонанс у нее был совсем ничтожный — и Мирддин никак не ожидал, что он так скажется. Весь дом спал. Всех накрыло тишиной, как одеялом.
Мирддин аж зубами скрипнул.
Заколдовать хозяев дома, которые тебя впустили. Без их ведома. Да еще и нечаянно.
Нарушить закон гостеприимства. Не удержать контроль.
Какой стыд.
И, главное, не сделаешь ничего уже. Знак уже рассеялся, а «зорьку» сделать... так ведь и тоже не знаешь, чем закончится. Пойти начать всех расталкивать? Неловко как-то.
Какой дилетантизм. Какая халатность. И это в здравом уме и трезвой памяти.
Молодец, нечего сказать.
Промаялся он примерно до полудня — примерно тогда на крыльцо выбрался всклокоченный Шон, зевнул во всю пасть, продрал глаза на солнышко и удивился:
— Ох и хорош мы спать! Вроде вчера и не пили ничего... — Он еще раз зевнул, потрусил к рукомойнику, привешенному у забора, и увидел Мирддина. — Эй, Мерлин! Чего кислый такой?
— Это я, — выговорил Мирддин.