.
Вокруг зааплодировали.
– Бр-раво, Виталик! – крикнул кто-то.
– Спасибо, спасибо, друзья, – раскланялся Виталик и показал на Мигеля. – В общем, прошу любить и жаловать нашего испанца, а мне налейте кто-нибудь вина. В горле пересохло!
Мигель потрясенно молчал. Стихи были по-настоящему сильные. Его испанская кровь вскипела горячими пузырьками, пока он их слушал. Конечно, он слышал и читал о корриде. Даже видел архивные видеозаписи. И, конечно, бой быков давным-давно остался в прошлом. Но сейчас Мигель будто наяву увидел залитую яростным мадридским солнцем арену; стройного, молодого и жгуче-черноволосого, в расшитом серебром и золотом костюме тореадора на ней с розово-желтым плащом в левой руке и шпагой – в правой; и чёрного быка, роющего копытом песок и угрожающе опустившего голову с острыми, опасно изогнутыми рогами…
Да, это действительно были очень хорошие стихи. Пожалуй, даже его друг ирландец с неподтверждёнными еврейскими корнями Конвей О’Доэрти не написал бы лучше.
– Ты правда испанец? – осведомился низкий и грудной девичий голос рядом.
Мигель вздрогнул. Голос живо напомнил ему о Сандре, и, поворачиваясь, он невольно приготовился увидеть кого-то похожего на неё. Опасения были напрасны. Почти. От Сандры – только голос, возраст и губы. Большие, полные и красивые.
– Меня зовут Аня, – улыбнулась.
– Мигель.
– Я уже знаю. Девушка есть, Мигель?
– Хороший вопрос! – засмеялся он. – Но задать его должен был я.
– По-твоему, я похожа на лесбиянку?
– Э… я имел в виду…
– Да поняла, не парься, – она приятельски толкнула его в бок острым локтем. – Налей-ка мне лучше вина и давай выпьем. А то ты какой-то напряжённый. Прям как не испанец.
– Вообще-то я русский, если уж говорить о самоидентификации.
– Там более. Ты видишь здесь хоть одного напряжённого русского? Все пьют и веселятся. День рождения Пушкина празднуем, какие могут быть напряги? Наливай.
Мигель не чувствовал себя напряжённым, но просьбу охотно исполнил. Потом они выпили ещё. И ещё. После четвёртого стакана Мигель подумал, что совет Виталика насчёт бутылки в заначке был и впрямь хорошим, и тут же вспомнил про Ирину.
Интересно, где она сейчас, в каком вирт-мире?
И если он сегодня переспит с Аней (уж больно хороши фигура и грудь, и она тоже явно не против), то будет ли это считаться изменой?
«Это будет считаться грехом, – сказал он себе. – Потому что вирт – не сон, и ты сознательно мечтаешь завалить её в траву. Или на глинобитный топчан в хижине под камышовой крышей (теперь я знаю, что это крыша из камыша, мне рассказал поэт Виталик). Или ещё куда-нибудь. Тебе мало?»