– Коул, – окликаю я, когда он выходит на освещенную лунным светом опушку. Он уже не выглядит таким измученным. Испуг, так искажавший его черты днем, исчез. Руки не обхватывают тело, а свободно опущены. Глаза усталые, но спокойные.
– Лекси. Ты получила мою записку?
Я хлопаю по карману.
– Получила. Но я пришла бы и без этого. Чтобы предупредить тебя. Мой дядя…
– Подожди! – перебивает он громко. Я и не знала, что он может так повысить голос. Сейчас этот голос не течет по ветру, он разрезает его насквозь, – По поводу того, что было раньше. Я попросил тебя прийти, потому что хочу объяснить. Мне это необходимо.
– Коул, ты можешь ничего не объяснять, если не хочешь.
– Я не хочу. Но это необходимо. – Его плащ хлопает на ветру. – Только я не знаю, с чего начать.
– С пожара? Ты сказал, что ваша деревня сгорела дотла. Это ты ее поджег?..
Коул мотает головой.
– Все не так просто.
– Тогда расскажи, что там случилось. – Роща у него за спиной высится, как зловещая стена. Или как зверь, готовый проглотить его целиком. – Коул?
Он колеблется.
– Давай. Я слушаю, – подбадриваю я.
Коул в который раз обводит взглядом ночь. Его глаза снова опускаются вниз, и когда они встречаются с моими, я понимаю, что он на что-то решился, такая в них вдруг появилась бесшабашность.
– Я покажу тебе, – говорит Коул наконец.
Он делает шаг вперед, кладет руки мне на плечи и целует меня.
Это неожиданно, губы у него прохладные, мягкие. Вокруг нас свищет ветер, дергает за одежду, но не пытается оторвать нас друг от друга.
А когда все заканчивается и его губы отрываются от моих, я открываю глаза и вижу перед собой его серые глаза, похожие на мокрую речную гальку.
– Ты это хотел мне показать?
– Нет, – отвечает он, его пальцы скользят вниз по моим рукам. Он ведет меня в сторону от тропинки, вдаль от Ближней. – Это было так, на всякий случай.
* * *
Как же это – на всякий случай? – недоумеваю я, а тем временем последние огни Ближней скрываются за круглобокими холмами.
– Далеко ли ты меня ведешь? – не выдерживаю я.
Между тем в походке Коула появилась решительность. Я даже почти слышу его шаги по земле. То-то и оно, что почти. А потом он начинает говорить. До этих пор каждое слово из него приходилось тянуть клещами. Но теперь они выплескиваются сами.
– У моей мамы были серые глаза, как мокрые камни под дождем. Не такие темные, как у меня, но похожие. И волосы были темные, длинные, она всегда забирала их наверх, а они все рассыпались. Это первое, что я о ней вспоминаю: какое бледное у нее было лицо в обрамлении этих темных волос. Она была прекрасной. И сильной. Ты бы ее полюбила, Лекси. Я это знаю.