– Теперь голос у нее – из ветра над пустошами.
– Теперь Ближняя Ведьма сама соткана из пустоши.
– И она взбешена.
Слова сестер эхом отдаются в доме, вьются вокруг нас, как пар. Мне вдруг становится не по себе, хочется распахнуть окна, не обращая внимания на дождь. Здесь так душно, не хватает воздуха. Кажется, что земляной пол идет рябью в такт словам Магды. Каменные стены будто наползают на нас.
– Вот в чем причина, вот почему стали пропадать дети, – тихо говорю я. – Ближняя Ведьма забирает их в наказание деревне.
Магда все покачивает головой, размеренно, будто капли капают.
На память мне приходят слова из папиной книги, Магдины слова: Ветер одинок и вечно ищет себе компанию. Вот чем занимается сейчас ведьма, выманивая детей из постелей. Я поеживаюсь.
– Но почему только ночью?
– Как она ни могущественна, она все же мертвая, – отвечает Дреска.
– Мертвые привязаны к своим ложам до наступления темноты, – говорит Магда.
Но я различаю в их голосах нечто такое, что не давало мне покоя все это время. Мягкость, почти ласковость, когда они говорят о Ведьме из Ближней.
– Вам она нравилась, – говорю я и понимаю, что сказала, только когда слова уже срываются с языка.
На лице Дрески мелькает что-то, почти похожее на улыбку.
– Мы тоже были детьми когда-то.
– И играли в ее саду, – добавляет Магда, помешивая чай.
– Мы уважали ее.
Я обхватываю чашку обеими руками и держу, пока тепло не начинает согревать пальцы. Все это время Коул тенью стоит у стены, молчаливый, непроницаемый. Мне хочется понять, какое место он отводит в этой истории себе, представляет ли, что это его дом сгорел дотла? Или перед его глазами проносятся еще более мрачные образы? Но когда из своего угла он смотрит мне в глаза, на его лице появляется печальная почти-улыбка. Совсем слабая, она больше для меня, чем для него, но я точно так же улыбаюсь ему в ответ, прежде чем снова перевести взгляд на сестриц.
– Она этого не делала, да? Не убивала того мальчика?
Дреска качает головой.
– Бывает, что жизнь обрывается рано.
– А нам надо кого-то обвинить.
– У мальчонки было очень плохое сердце.
– Он прилег в саду и уснул.
– А ее убили из-за него, – шепчу я, прижимая чашку к губам. – Вы знали? Вы всегда это знали? Почему не сказали мне? Почему ничего не сделали?
– Верить и знать – не одно и то же, – Дреска возвращается к столу.
– Знать и доказать – не одно и то же, – вторит Магда.
Сестры одинаково хмурятся, морщины у них тоже одинаково глубокие. Коул в углу снова прячет лицо в тени. А дождь за окном унимается, хотя небо все еще темное, не прояснилось.