Но сегодня вечером Монсон решил не падать духом из-за своих предполагаемых родительских недостатков. Он проводит время с семьей, ему не мешают — это же хорошо, правда?
— Ну, как дела? — спросила жена, когда мальчики отодвинули десертные тарелки и уселись в гостиной перед телевизором.
— Неплохо. Мы ждем пробы из насосной и машины Роота. Но это уже формальности. Мы его взяли.
Монсон понимал, что две последние фразы он позаимствовал у Буре или Борга. Он теперь чувствовал к обоим городским полицейским бо́льшую симпатию. Нечто вроде невольного уважения, еще укрепившегося после того, как они не дали перевести Роота в городскую тюрьму. А ведь Монсон ждал, что именно это они и сделают. Украдут подозреваемого у деревенских легавых, припишут себе честь поимки преступника.
— Роот, видимо, собирался шантажировать Аронсона. Выторговать у того компенсацию за разрешение на охоту, которое, по его мнению, у него увели из-под носа. Но он чего-то не рассчитал, и Билли умер. Думаю, тело зарыто где-нибудь в лесу за насосной. Ищем не покладая рук.
— Роот так и не признался? — Малин положила ему на тарелку еще одну грушу в шоколаде.
— Он и не признается. — Монсон покачал головой.
— Почему?
— Потому что некоторые преступления столь ужасны, что преступник не признается, даже если его уличат. По двум причинам. — Монсон отставил тарелочку и поднял палец, совсем как Буре, когда тот приводил те же резоны самому Монсону. — Первое: признаешься в таком ужасе, как убийство ребенка, — и сам станешь ужасом. Злодеем. Родным и друзьям придется обрубить все связи с тобой и держаться от тебя подальше. Ты в один миг потеряешь даже ту малую поддержку, которая у тебя, может быть, еще оставалась.
— Поддержку? Но ведь есть улики. Если дело доходит до суда, то человек скорее всего виновен.
— Да, но здесь речь о чувствах, а не о логике. Людям очень трудно принять, что кто-то, кого они хорошо знают, может, даже отец или мать их детей, способен сотворить такой кошмар. Что ты жил с этим человеком — и ничего не замечал. — Монсон отпил кофе. — Пока признания нет, можно уговорить себя, что ошиблась полиция, а не ты сам. Человек видит то, что хочет видеть.
— М-м. — Малин налила себе кофе. — Это если исходить из того, что люди или хорошие, или злодеи до мозга костей. Что невозможно одновременно быть добрым приятелем или супругом и жестоким преступником. Хотя, — полувопросительно прибавила она, — какой-нибудь банковский грабитель вполне может оказаться хорошим отцом. А убийца — верным другом.
— Конечно, — кивнул Монсон.
— Но ведь не страх же потерять близких людей удерживает Роота от признания? — Малин подняла брови. — Друзей у него нет, даже его собственная семья едва ли на его стороне. Полдеревни указало на него задолго до того, как вы его взяли.