Отравою похвал,
Трус – поцелуем, тот, кто смел, —
Кинжалом наповал.
Нет человека, который не нуждался бы в Божественном прощении. Нет человека, которого Бог не может простить. Поскольку Бог есть Любовь, для Него нет ничего непростительного. Его прощение безусловно и безгранично: …Я прощу беззакония их и грехов их уже не воспомяну более (Иер. 31: 34).
Эти богословские тезисы представляются нам вполне бесспорными до тех пор, пока мы сами не оказываемся жертвами насилия. Поскольку насилие совершается на земле каждый день, среди нас всегда найдутся люди глубоко раненные и оскорбленные. Им трудно отказаться от надежды на то, что если не в этом мире, то уж хотя бы в мире ином те, кто стал причиной их страданий, понесут наказание: «Нельзя даже представить себе будущее искупление, в котором преступники – даже осужденные и преображенные – облекутся в белые одежды. Все в нас восстает против этого образа. Но все, что мы знаем о распятом Боге, призывает нас задуматься именно о нем»[82].
Когда речь идет о тяжких преступлениях и больших страданиях, часто звучит мысль о том, что прощать и забывать в этом случае безнравственно, нужно помнить для того, чтобы ужас не повторился. Это верно для нашей земной жизни, и в главе, посвященной прощению истории, мы говорили о двойной работе знания и оплакивания. Но так ли будет в жизни будущего века? Напомним известную мысль Святого Силуана Афонского: «Есть люди, которые желают своим врагам или врагам Церкви погибели и мук в адском огне. Так мыслят они потому, что не научились любви Божией от Духа Святого, ибо тот, кто научился, будет проливать слезы за весь мир. Ты говоришь, что он злодей, и пусть горит в адском огне. Но спрошу тебя: если Бог даст тебе хорошее место в раю, но ты будешь видеть в огне того, кому ты желал огня мучений, неужели и тогда тебе не будет жалко его, кто бы он ни был, хотя бы враг Церкви? Или у тебя сердце железное? Но в раю железо не нужно. Там нужны смирение и любовь Христова, которой всех жалко»[83].
Любви Христовой всех жалко, прощение простирается на всех. Более того, и память о злодеяниях в раю изгладится: «Если говорить прямо, перед нами стоит выбор: или рай, или память о пережитых ужасах. Либо в раю ничто не будет напоминать нам об этих ужасах, либо он будет больше похож на ад, чем нам хотелось бы думать. Ведь если рай не сможет исправить последствий Освенцима, то память об Освенциме должна разрушить жизнь в раю. Искупление может стать окончательным, только когда сотворение всего нового будет сопровождаться перемещением всего прошлого в двойное