Действительно, акты мести и непримиримости ставят своей целью остановить зло, они совершаются как адекватный ответ на первоначальное преступление. Однако вместо того, чтобы положить конец первому злодеянию, они рождают следующее. Возникает устрашающий механизм бесконечного зла: в момент мщения мститель из борца за правду становится преступником, а преступник превращается в жертву, кровь жертвы снова взывает к отмщению, на сцену должен подняться следующий борец за правду, который тоже станет злодеем, как только свершится его месть. Мы уже вспоминали трагедию «Орестея» Эсхила, в которой эта машина справедливости, производящая насилие, показана с большой убедительностью и поэтической силой.
Этот автоматизм зла исследовала в ХХ веке Ханна Арендт[15], философ, испытывавший особый интерес к вопросам истории и общественной жизни. Она говорит, что месть как «реакция на исходный ошибочный поступок <…> загоняет в такое будущее, в котором все участники, словно скованные цепью одного-единственного деяния, уже только реагируют, не способные к свободному действию». Месть, железно обусловленная прошлым, жестко определяет и будущее: «долг памяти» обязывает видеть в каждом Атриде (мусульманине, немце, коммунисте…) врага, и это повлечет за собой вражду будущих поколений. Напротив, прощение «является новым началом <…>. Прощение <…> неожиданно и потому, хоть оно и тоже реакция, само есть деяние, равноценное исходному поступку».
Поскольку прощение – свободное деяние, «оно способно освобождать oт последствий прошлого и того, кто прощает, и того, кому прощено. Свобода, возвещаемая учением Иисуса в его прощайте друг другу, есть освобождение от мести, которая там, где она действительно определяет поступки, привязывает действующих к автоматизму одного-единственного, однократно запущенного процесса действия, который сам по себе может никогда не прийти к концу»[16].
Ханна Арендт говорит: прощение – новое начало. Действительно, риск поступка, ужас прошлого заключается в том, что случившееся неотменимо. Наши деяния необратимы. Однажды совершенное зло пребывает вовек, и никакие возмещения и компенсации не могут сделать его небывшим. Даже прощение не может отменить или исправить прошлое, но оно обладает удивительной силой – дать новое начало. Забегая вперед, скажем, что в тот момент, когда человек свободно отказывается от мести и избирает прощение, он участвует в деле Бога: се, творю все новое (Откр. 21: 5).
Слова Арендт особенно прекрасны, если иметь в виду ее биографию: еврейка, родившаяся в Германии, побывавшая в гестапо и в лагере, имела все основания в 1958 году размышлять о виновности, мести и прощении совершенно иначе. Тем не менее она предпочитает говорить о прощении как новом начале, опираясь при этом на учение Иисуса Христа.