– Вы давно в армии?
– Я? – Пилипенко на всякий случай козырнул. – Так что сегодня две недели сравнялось, товарищ командир.
– Откуда призваны?
– Я не призван, – старшина замялся, – так что я сам пришел. Дом мой в первый день разбило. Бабу тоже, – голос его сорвался, – бабу тоже насмерть…
– Доброволец, что ли?
– Выходит, так, – Пилипенко развел руками, но тут же козырнул: – Виноват! Так точно.
– Почему не рядовой? – Титоренко недоверчиво прищурился, – Почему сразу старшина?
– В Гражданскую, товарищ лейтенант, как-никак эскадроном командовал.
– Комэск, значит?
– Выходит, так, – старшина больше не козырял.
– Из армии по ранению ушли?
– Никак нет.
– А в чем причина? Образование подвело?
– И это тоже, – Пилипенко нахмурился и сухими невидящими глазами посмотрел на лейтенанта. – Много причин было, товарищ командир. Много. Разрешите быть свободным? – Пилипенко снова откозырял.
– Идите, старшина, только… – Титоренко на секунду замолчал, потом вяло махнул рукой и сказал: – Только постарайтесь без самодеятельности.
– Ах, вон вы о чем! – старшина улыбнулся. – Коня жалко, сутки в упряжке.
– Надеюсь, вам лекция о воинской дисциплине ни к чему, старшина?
– Так точно, ни к чему. Больше не повторится! Разрешите идти?
– Идите.
Лейтенант вышел из сарая первым, но сразу обернулся и сказал:
– Раз вы до работы охочи, то заодно с Митрофанычем договоритесь. Надо повозку музейную разгрузить, вещи проверить и рассортировать, а там видно будет, что с ними делать. Ясно?
– Так точно.
– Тогда идите. Митрофаныч в доме у хозяина, – добавил он и пошел к воротам.
У ворот лейтенант остановился и выглянул в щель между створками наружу. Узкая дорога была пустынна. Лейтенант вышел за ворота и присел на потемневший от времени пень.
Когда Титоренко возвратился во двор, музейную повозку уже разгрузили. У аккуратно разложенных в тени забора экспонатов сгрудились бойцы, а Митрофаныч рассказывал о судьбе разложенных перед ним на брезенте предметов. Лейтенант присоединился к слушателям, с интересом разглядывая экспонаты музея. Его заинтересовали две небольшие старинные пушки, вернее, стволы орудий, уложенные по краям расстеленного на траве брезента. Он присел на корточки рядом и попытался прочесть почти стертую временем выпуклую надпись чуть выше запального отверстия левой пушки.
– Ну как, товарищ лейтенант, нравится? – спросил Митрофаныч.
– Да ничего пушечка. Прямо как дивизионная грабинская, – Титоренко поднялся в рост. – Вот только ствол коротковат, да если бы еще стреляла, да лафет бы еще… – Титоренко с сожалением хмыкнул.