Он кашлянул и вытянул шею, заглядывая в блокнот Нолы. Она немного отодвинулась, давая понять, что не желает показывать.
– Нола, возможно, тебе будет приятно услышать – я понял, о чем говорит твое искусство. Ведь ты из-за него летала на Аляску, не так ли?
Девушка ненадолго подняла глаза. Еще чуть-чуть, и она сказала бы: «Врете!»
– Я их видел, – опередил ее Зиг. – В твоей мастерской… все эти портреты… холсты, прислоненные к стене. Там их десятки, и на всех погрудные портреты солдат. Красивые, только очень печальные, – добавил Зиг, ловя на лице Нолы ответную реакцию. – Я заметил, что на обороте ты всегда указывала фамилию солдата: «Дэниел Соммерс – Монтерей, Калифорния; Дениз Ланнэмен – Кувейт».
Рука Нолы стала двигаться медленнее – достаточно, чтобы Зиг заметил.
– Видишь ли, мне хватило сделать пару снимков. Думаешь, я не догадаюсь, что общего между всеми твоими картинами?
– Вы не знаете…
– Попытки самоубийства – вот что у них общего, – выпалил Зиг. – В них все дело, не так ли? У каждого штатного художника своя тема. Несколько лет назад во время свертывания боевых действий в Афганистане один из наших художников писал только пейзажи со сценами вывода войск. Картина за картиной изображала горы брошенных компьютеров в пустыне… ямы, в которых когда-то находились командные пункты… бульдозеры, сносящие бывшие базы. Других художников привлекали люди, солдаты на поле боя. А тебя? Дэниел Соммерс, сержант Ланнэмен. Ты писала портреты тех, кто попытался наложить на себя руки.
Нола опустила карандаш.
* * *
Авиабаза Дейч Коппер-Сентер,
штат Аляска Пять дней назад
– Долго еще? – спросила Камилла.
– Скоро уже, – ответила Нола с пастельным мелком в руке. – Не болтай.
Камилла поерзала на сиденье – пластмассовом складном стуле. Нола сидела напротив, каждые пару секунд выглядывая из-за холста.
– Эй, сержант Браун, хотя бы скажи, хорошо ли я получаюсь!
Нола хмыкнула – она пока не решила. Бросила еще один взгляд. Говоря, Камилла щурилась, словно просила об одолжении. Это ключ к ее облику. Удлиненный нос получился легко, однако у Нолы ничего не выходило, пока она не ухватила характерный прищур Камиллы.
– Эта твоя живопись… ты и других рисовала тоже? Тех, кто пытался… ну, как я… – Голос Камиллы осекся. Никто не любил лишний раз упоминать о суициде. – Ты много таких встречала?
– Это не кружок по интересам, – резко ответила Нола, размазывая пальцем светло-коричневую пастель по холсту.
– А другие… как они себя вели… ну, после того как… – Камилла опять замолчала, не договорив.
Нола обычно терпеть не могла болтовню из вежливости. Однако девочка ей нравилась. Камилла не окружала себя облаком обреченности и презрения к себе. Остроумная и веселая, она иногда поддразнивала Нолу: «В следующий раз нарисуй что-нибудь менее унылое – серию о грустных клоунах… коллекцию мертвых котят… натюрморт с пистолетом у виска». Тут даже Нола рассмеялась.