-- Нет, -- сказал Рыбковский, -- но так как вы отрицаете интеллигенцию, то я хотел спросить, к какому классу вы причисляете себя самого?
-- Что я, -- просто сказал Ратинович, -- не обо мне речь, а о том, что посильнее меня! Меня на этом не собьёте!..
Спор затянулся. Ожесточение спорящих не ослабевало.
Пёстрые куропатки, несколько раз с коканьем подлетавшие к самому месту пиршества, испуганно улетали прочь. Вдогонку им неслись резкие фразы, отрывистые как хлопанье бича и не связанные между собою никакой внутренней связью.
Спорящие перешли на теоретическую почву. Отсюда было недалеко и до личностей, ибо, странно сказать, вопрос о принципах миросозерцания гораздо больше возбуждает страсти, чем вопрос об их практическом применении к действительности, и человек готов скорее простить противнику дурной поступок, чем теоретическое разногласие по вопросу о факторах и процессах.
Но Марья Николаевна, посмотрев на реку, прервала спор.
-- Господа, -- сказала она, -- не пора ли домой? Смотрите, поднимается ветер. Пока мы тут спорим, ещё разыграется непогода, заставить сидеть здесь.
-- А Ястребов? -- сказал Ратинович. -- Он как переедет?
-- Надо его подождать! -- сказал Кранц.
Он был близким приятелем отсутствующего Ястребова и как бы представлял здесь его интересы.
Рыбковский пытливо посмотрел на воду. В качестве старожила он лучше всех знал изменчивый нрав реки и ветра.
-- Это полуночник идёт, -- сказал он, -- хочет разыграться, кажется. Если будем ждать, раньше ночи не перепустит на ту сторону.
-- А он никому не говорил, когда вернётся? -- безнадёжным голосом спросила Марья Николаевна, разумея Ястребова.
-- Как же, скажет он! -- проворчал Броцкий. -- Видите, сколько куропаток! Он теперь целые сутки прошляется!
У Ястребова, действительно, была привычка, уходя невзначай, пропадать по целым суткам. Пища и отдых, кажется, ему совсем не были нужны.
-- Давайте кликать его! -- предложила Марья Николаевна. -- Может быть, он близко. -- Ау! Николай Иваныч! -- протянула она высокой грудной нотой, звонко отдавшейся где-то далеко в глубине кустов, скрывавших за собою большое озеро, местами совсем близко подходившее к реке.
-- Ау! Ау! -- подхватили другие.
Броцкий издавал самые несообразные звуки. Можно было подумать, что это выпь стонет над озером. Кранц надрывался в тщетных усилиях перекричать его.
Но ответа не было.
-- Видно, далеко ушёл! -- сказал Ратинович, утирая пот, выступивший на его лице от натуги. -- Нечего делать, пусть кто-нибудь останется.
-- Пусть Кранц останется! -- решительным тоном объявил Броцкий.