Марья Николаевна ушла вместе с Кранцем. Она была в Пропадинске ещё недавно и не успела себе расстроить нервов настолько, чтобы чувствовать хроническую потребность уединения, но из всего человеческого общества на долю ей остался один Григорий Никитич.
Они прошли вдоль болотной набережной, направляясь на другой конец города, где находился приют Марьи Николаевны.
Кранц никогда особенно не страдал от уныния, но внезапное распадение чайного общества произвело впечатление и на него, и он находился в довольно минорном настроении.
-- Нет, теперь какая скука, -- заговорил он вдруг, -- вот зимою, правда!.. А теперь ничего!..
-- Я не говорю, что теперь скучно, -- с раздражением сказала девушка, чувствуя, что мир начинает перед нею окрашиваться однообразной серой краской.
-- Как же, -- подтвердил Кранц. -- Теперь ничего. А вот зимою!.. Темнота, холод, на улицу выйти нельзя... Собаки воют, свечей нет. Ах, Марья Николаевна, вы ещё не испытали этого!..
Девушка молчала. Прежнее усталое выражение проступило на её лице как будто в сгущённом виде.
Наступило непродолжительное молчание.
-- Я всё думаю, -- заговорил Кранц нерешительным тоном, -- как это вы будете жить одна зимой? В избе мало ли работы? Дрова натаскать, печь вытопить, оконные льдины вычистить, прибрать... Случится угореть, -- так и вытащить некому будет.
-- Как-нибудь справлюсь, -- сказала Марья Николаевна, -- живут же другие.
-- То мужчины, -- сказал Кранц, -- да и им трудно.
-- Марья Николаевна, -- продолжал он ещё нерешительнее, -- если бы вы захотели... У меня квартира такая удобная... Вы могли бы прожить без всякой заботы!..
-- То есть как это прожить, -- с удивлением спросила девушка, -- а вы как?
Она думала, что Кранц предлагает ей меняться квартирами.
-- Я готов быть вашим рабом, вашей тенью, -- заговорил пылко Кранц. -- Позвольте мне служить вам, Марья Николаевна! Сердце у меня изболело! Я буду ходить по вашим следам, Марья Николаевна! Буду беречь вас как зеницу ока, ветру не дам на вас повеять, пушинке не дам упасть!..
Марья Николаевна повернула к нему смущённое и всё-таки несколько удивлённое лицо. Она была так молода и провела столько времени под спудом, что это было первое объяснение в любви, которое ей довелось услышать.
-- Это невозможно, -- тихо сказала она, -- благодарю вас, Григорий Никитич, но это невозможно!..
-- О, вы меня не поняли, -- поспешно заговорил Кранц, -- мне ничего не нужно. Я хочу только служить вам! Позвольте мне хоть немного облегчить вам бремя этой суровой обстановки, и я буду считать себя счастливым...