Марья Николаевна сделала несколько шагов вперёд, как будто желая уйти от этого потока страстных слов, и, наконец, уселась на лежащий древесный ствол, обрубленный в виде скамьи для пользования гуляющих. Рыбковский последовал за ней и уселся рядом, нисколько не смущаясь. Он закусил удила; кажется, и землетрясение не могло бы остановить его.
-- Марья Николаевна, -- продолжал он стремительно, -- пожалейте меня! Пожалейте нас обоих! Неужели мы такие пасынки жизни, чтобы нам ни разу не видеть ни одного светлого луча? Если судьба подставляет нам золотой кубок, зачем отворачиваться? Разве мы не заслужили себе радости за эти долгие тоскливые годы?..
Марья Николаевна не отвечала, но молчание её только подстрекало Рыбковского. Он всё время пристально и тревожно следил за выражением её лица, и вдруг ему показалось, что он уловил там какой-то новый луч. Температура его экстаза сразу повысилась на сто градусов.
-- Хотите соединить наши жизни в одно, -- заговорил он ещё стремительнее прежнего, -- идти весь век рука об руку, давать друг другу опору в самые тяжёлые минуты?..
Он опять взглянул ей в лицо и прочёл там тот же неуловимый ответ.
-- Милая, дорогая, -- заговорил он, задыхаясь, -- будь моим другом! Будь моей женой!
Он обвил рукою стан девушки и привлёк её к себе. Марья Николаевна совершенно лишилась силы сопротивления; голова её кружилась, она чувствовала потребность опереться на что-нибудь, а у скамьи не было ни стенки, ни ручек. Она кончила тем, что прилегла к плечу Рыбковского.
-- Я так устала, -- сказала она, как будто жалуясь, -- я думала отдохнуть здесь...
-- Радость моя! Подруга моя! -- твердил Рыбковский, уже наполовину не сознавая своих слов.
Прошла минута или две. Потом Марья Николаевна быстрым движением вырвалась из рук Рыбковского и вскочила со скамьи.
Рыбковский тоже вскочил и простёр к ней руки.
-- Этого не может быть, Семён Петрович, -- сказала она мягко, но решительно. -- Сядьте, прошу вас!
Рыбковский вздрогнул и рванулся вперёд, но тут же остановился и уселся на прежнее место на скамье.
-- Я тоже сяду, -- сказала девушка, -- но вы должны обещать, что больше не тронете меня!..
Рыбковский кивнул головою.
-- Была минута забвения, но она прошла, -- продолжала девушка. -- Надо покориться судьбе, Семён Петрович!
-- Почему? -- спросил Рыбковский отчаянным голосом.
-- Вам уезжать, а мне оставаться, -- сказала Марья Николаевна, -- или вы хотели бы остаться в этой глуши, вдали от света и жизни, ещё столько лишних лет?
-- Хочу, останусь, -- упрямо и страстно сказал Рыбковский. -- Ты -- мой свет, ты -- моя жизнь!