— Если снимешь? — эхом отозвался Мик.
— Будет паника. Истерика. Людям будет мерещиться…всякое. Мое лицо слишком сложно воспринять. Оно обычное, честно, и даже почти такое же, как моя личина. Но оно будет двоиться, ускользать, у каждого будут свои видения — чего-то страшного, настолько страшного, что именно этот образ твой мозг будет считать вершиной кошмара. Человек понимает даже не головой, а какими-то инстинктами, что я не такая, как другие маги. Мне не надо бить или выпускать огненные шары, не надо лишать врагов дыхания…я просто есть, и это само по себе — ужас. Я выбиваю почву из-под ног тем, что рядом со мной ничто не может считаться реальным, понимаешь? Об этом не принято говорить за пределами Дома, не думаю, что многие знают, так что и ты особо не трепись…
— Поправь меня, но я слышал…и вижу…что твоя личина, как и любая личина, ограничивает твои способности. — неуверенно кашлянул северянин. — Это ведь как кокон, плохо проницаемый для любых сил, верно?
— Верно. Надеюсь, магконтроль не заинтересует, с каких таких странностей я хожу, скрывая лицо. — мрачно продолжила я. — не хотелось бы, чтобы они продолжили ковыряться в моих мозгах с целью узнать мое прошлое.
Горячие пальцы пробежались по моему предплечью вниз, нащупали ладонь.
— Как-нибудь все поправится. — и прикосновение-то было…ни к чему не обязывающим, однако напряглась я так, как будто на меня покушались. Все из-за темноты…ощущения беспомощности.
Молчание затягивалось. Только и оставалось в бесконечности темного пространства — цепкие тонкие пальцы и слитный звук дыхания.
Начало нового дня вспыхнуло разгоревшимися факелами. Как они тут горят, бездымно, не заставляя задыхаться в этом каменном мешке?
Глаза пришлось прикрыть ладонью. Скрип двери резанул по нервам — специально их не смазывают, что ли? Для колорита? Тогда уж и крыс положено, и скелет в углу, в лохмотьях паутины…
— Выходите. — отрывистый голос, вчерашний, нет — не могу вспомнить. И на лицо опять не могу смотреть, цепляюсь то за воротник, то за перстень на руке — крупный, серебряный, с выпуклым изображением бычьей головы. Глаза слезятся от слишком яркого после ночной тьмы света. Выхожу едва ли не наощупь.
За моей спиной, напевая что-то несвязное, но жизнерадостное, Мик шнурует ботинки.
Перед выходом нам вернули все, кроме бумеранга.
Утро выдалось хмурым и сонным. Возле ворот терпеливо ожидал темно-зеленый экипаж. Возница, выводя носом звучные рулады, спал сидя. Обе лошади выглядели уже покинувшими этот свет, но выдернутыми из посмертия каким-то нехорошим некромантом. Я облегченно выдохнула.