И вот вы опять вместе, в кузове грузовика, что мчится в сторону Мариэля, к Баия-Онда, в неведомое место, до которого, похоже, дальше, чем вы думали; оба дрожите от холода и волнения, гадая, куда повернется колесо своенравной судьбы. По шоссе черными тенями проносятся машины с боеприпасами и солдатами из частей особого назначения. Позади постепенно нарастает, сливаясь в единый неумолчный хор, скрежет танков, грохот самоходных кранов и траншеекопателей, рев тягачей, перевозящих орудия и ракетные установки. Неугомонный Тони, сидя справа от тебя, развивает план обороны на случай, если вас внезапно атакуют. «Вот увидишь, Давид, эти мерзавцы у меня попляшут». Ты прекрасно знаешь, что его план никуда не годится: Тони ничего не смыслит в настоящей военной тактике, несмотря на то что какое-то время преподавал на вашей базе — тут его богатая фантазия расцвела пышным цветом. Потом всех вас послали на пехотные курсы, где преподаватели были чуть лучше подготовлены, и тогда авторитет Тони померк, равно как и его идеи, почерпнутые из фильмов о Макартуре и комиксов о подвигах «черных соколов», защитников «свободного мира». С войной все обстояло далеко не так просто, как вы до сих пор думали, рисуя в своем воображении бравых генералов и несгибаемых героев с лицом Джона Уэйна[147]; вам не приходило в голову, что война — это прежде всего акт насилия, с помощью которого одна из сторон, ценой многих жизней, страданий и жертв, навязывает противнику свою волю. Тем не менее Тони так и не расстался с романтическими взглядами, для него по-прежнему не существовало таких понятий, как безвыходное положение, проигранная битва, отступление или капитуляция, потому что, как бы ни был силен противник, ему придется считаться с вашим славным взводом, который будет сражаться до последнего патрона, и точка. Грозен Тони и за шахматной доской, особенно силен он в игре вслепую, и ты как раз собираешься предложить ему партию, как только он перечислит все преимущества воздушного патрулирования и благополучно посадит вертолеты в заросли агав. Может, хоть шахматы позволят забыть о холоде и надвигающейся беде.
Грузовик, видимо, еще прибавил газу, и ветер уносит последние слова Тони, обрушиваясь на вас с новой яростью. Ты вынужден снять берет, чтобы его не сорвало; глаза у тебя слезятся от пыли, поднявшейся со дна кузова: в нем, по словам шофера, еще вчера возили на стройку сборные панели. Ты пытаешься натянуть на себя край брезента, которым прикрыты ящики и который вы никак не можете поделить поровну — каждый тянет в свою сторону, ожесточенно бранясь. Постепенно ты вновь погружаешься в оцепенение, схожее с небытием; так же, должно быть, возят в медленно ползущих черных «кадиллаках» настоящих покойников, которые уже не видят ничего вокруг, но, кто знает, может, еще и ощущают что-то последней клеточкой угасшего сознания, тщетно пытаясь вернуться в мир живых, к былому счастью и прежним горестям.