Лежа под отвоеванным брезентом, ты с улыбкой вспоминаешь сюрреалистическую сцену, достойную Дали или Бунюэля[148], свидетелем которой был много лет назад, в одно дождливое воскресенье. Хоронили старика Капеттини, владельца магазина «Эль Деските», известного скупердяя и ханжу. От похоронной конторы гроб везли на большом черном катафалке, утопавшем в венках из гладиолусов, лилий, гвоздик, жасмина и хризантем, на сумму, которую покойник не выложил бы ни за что на свете. За катафалком следовала вереница роскошных лимузинов и машин попроще, взятых напрокат многочисленными родственниками умершего, священниками и служками из местного прихода, братьями маристами[149] и должниками, коих он не простил и на смертном одре. Кортеж медленно и торжественно продвигался по улице и уже достиг перекрестка Санхи и Инфанты, как вдруг раздался оглушительный взрыв — лопнула шина у катафалка. Это развлекло вас, компанию подростков, пришедших сюда по настоянию родителей, которые и сами с удовольствием остались бы дома, но что поделаешь — уж больно важной персоной был покойник. Служителям конторы никак не удавалось поменять колесо — мешал гроб, который они в конце концов с превеликим трудом сняли с катафалка и поставили прямо на мостовую, раскрыв над ним черные зонтики. Чуть ли не три часа пролежал Капеттини под открытым небом, вызвав заторы на обеих улицах, в то время как дождь все усиливался, и ты, укрывшись под аркой, наблюдал за бурлящим потоком, переполнявшим водостоки. Тебе давно наскучило торчать здесь, к тому же ты успел проголодаться и уже не чаял, когда наконец похоронят этого нелепого старикашку.
Ты встаешь и, чтобы не потерять равновесия, цепляешься за могучую спину Чано, который облокотился на крышу кабины. Негр гордится своей мускулатурой; несколько месяцев назад его приняли в секцию бокса при спортивном городке, и теперь он спит и видит себя новым Кидом Чоколате. В данный момент Чано больше всего огорчает то, что он не может продолжать тренировки: упражняться с грушей, отрабатывать левостороннюю стойку, нырки, финты, крюки, боксировать с тенью. Он говорит, что на субботу у него назначен поединок в старом «Фронтоне», но прежде ему хочется нокаутировать дядю Сэма, угостить его парочкой прямых в голову — сначала с левой, а затем с правой, чтобы он не встал. Обернувшись к тебе, Чано спрашивает, сколько дней, по-твоему, все это продлится: «Ведь на Плая-Хирон, белявый, мы управились за семьдесят два часа, хотя были куда хуже подготовлены». Но ты только стучишь зубами, не зная, что ему ответить. Ты совсем окоченел, ноги, кажется, больше тебя не держат. Так и есть: ты опрокидываешься навзничь и перекатываешься с боку на бок, толкая соседей на ящики и на борта грузовика, которые того и гляди откроются. Тебе удается кое-как встать, но ты уже ничего не соображаешь, не думаешь, не помнишь, превратись в бесчувственный, застывший, промерзший комок плоти.