Ты познакомился с ней в феврале, когда вы спускались по университетской лестнице, а налетевший ветер вырвал у нее из рук листки с конспектами лекций и разметал их по улице, развеяв и ее надежды на успешную сдачу экзаменов по медицине. Тебе удалось спасти некоторые страницы, испещренные неразборчивыми записями по общей патологии и основам нейроанатомии, а также труднопроизносимыми названиями костей и данными о процентном содержании воды в органах и тканях, которые, казалось, подтверждали мысль твоего дяди: «Мы подобны рекам, Давид, ибо состоим из воды и, как реки, мчимся навстречу бескрайнему, бесконечному морю». Ты в шутку сказал ей об этом, пока вы ехали в громыхающем переполненном автобусе с окошком в крыше, через которое проникали свежий воздух и послеполуденное солнце. «Это не совсем так, — мягко возразила она, — потому что в нас есть еще и огонь: сокращаясь, наши мышцы производят тепло, а топливом нам служит пища, преобразуемая в энергию. Да и сама наша жизнь, — добавила она с улыбкой, — по-моему, иногда напоминает горение: мы сжигаем себя, подобно буддийским монахам, которые, кажется, испытывают наслаждение, принося себя в жертву, или мотылькам, что летят на свет лампы и в конце концов погибают, спалив себе крылышки». Ехать было недалеко; добравшись до места, вы свернули на одну из маленьких улочек, прячущихся за спиной широких проспектов, в тени миндальных деревьев, чьи ветви напоминают спицы раскрытого зонтика, и побрели вдоль белых домиков с тонкими ажурными решетками, увитыми плющом. Потом, разговорившись, присели на каменный парапет, и ты рассказал Элене легенду о властелине воды и владыке огня, будто бы обитавших до недавнего времени в лесах Камбоджи, где они поочередно жили в семи высоких башнях на семи холмах, меняя жилище через каждые семь лунных лет. И было у властелина воды два талисмана: плод лианы и старинный посох, увитый неувядающими цветами, с помощью которых он мог в любой день устроить всемирный потоп. А повелитель огня владел волшебным мечом, завернутым в шелка и бархат, и достаточно было обнажить его, чтобы погасло солнце и погибло все живое на земле. Но, как стало известно из неофициальных источников, которые обычно бывают хорошо информированы, оба властелина ударились в разгул и проиграли в кости свои талисманы. «Так что теперь нам ничто не угрожает, — заключил ты, — и мы можем спокойно встретиться в субботу вечером». Потом вы заговорили всерьез и перешли на политику, которая была самой злободневной темой. Элена рассказала, как обучала грамоте в горах Эскамбрая — почти в тех же местах, куда и ты был однажды послан, — крестьянскую семью из пяти человек, которые не представляли, как выглядит кубинский флаг; никогда в жизни не видели льда; не знали, что рыба покрыта чешуей, а вода может быть обжигающе холодной. В ее рассказе участвовали и руки — тонкие, изящные; казалось, она лепит слова и фразы, описывая лица, волнение этих крестьян, впервые поставивших свою подпись под письмом Фиделю Кастро, где говорилось: «Я научился читать и писать». Ты следил за полетом ее рук, предчувствуя их ласковое прикосновение, нежность ее пальцев, сплетающихся с твоими, тепло бархатистой кожи, упругость точеной шеи, как будто знал, что эта девушка создана для тебя одного, что она — твоя судьба и тебе уже никогда не выйти из-под власти этого магнетизма, гипноза, этого жаркого, всепоглощающего, такого земного чувства, побуждающего тебя сгореть без остатка в самом святом, самом чистом пламени, чье дыхание ты ощущал в неправдоподобной атмосфере дня, которому не суждено вернуться.