Я всегда спал в машине. И вот однажды связной — его звали Франсиско Родригес, он был из Мадрида — растолкал меня и говорит:
— Мануэль, Мануэль, беги на командный пункт, там твой земляк объявился.
Оказалось, какой-то парень перешел с вражеской стороны через линию фронта и просится к нам. Мы, конечно, очень удивились, потому как уже приуныли немного. Все понимали: война проиграна. Да я сам был уверен, что это похуже всякого Ватерлоо. А тут появляется человек и говорит, будто он из Понтеведры и хочет драться вместе с нами. Командир не верит, думает — шпион. Вот меня и позвали, чтобы я доказал — в самом ли деле он галисиец. Я давай спрашивать:
— Стало быть, ты из Галисии?
— Да, из Понтеведры, — отвечает.
Мы с ним говорим по-галисийски, и мне его почему-то жалко. Видно, запутался в какой-то истории. Небось хотели судить за трусость или за что еще, вот и сбежал. Но я не стал докапываться до правды. Закрыл глаза и сказал себе: «Добро твори, награды не жди». Прикинулся, будто он вообще из моей деревни.
— Так это ты?
— Как видишь, — отвечает.
Я всем сказал, что он мой сосед, что мы с ним из одной деревни и зовут его Мануэль Гонсалес.
— Майор, я ручаюсь, он за Республику!
Ему дали форму, немного денег, еще что-то, сейчас не помню. Он от меня ни на шаг не отходил, как верная собачонка.
— Тезка, ты ведь мне жизнь спас.
— Кто знает, что нас ждет. О победе нет разговора…
Какие там победы, теперь уж терпели одно поражение за другим. На флангах бойцы совсем растерялись, многие кидались врассыпную, а вражеские самолеты бомбили нас без конца. Марокканские кавалеристы рубили головы направо и налево. У них никакой жалости ни к чему живому. Даже ослика — нам его подарили в Сьерра-Пандоль — прикончили. Этого ослика прозвали Наша Армия, потому что он разгуливал по всей дивизии, и к шее у него была привешена армейская газета. Когда его хоронили, положили ему на брюхо штык. Мы все отступали. А враг двигался вперед — ему же во всем помогали фашистские страны. Некоторые республиканцы пускали себе пулю в лоб, чтобы не сдаваться живыми. У артиллеристов кончились снаряды. Мы были вконец измучены. Наши части отходили в тыл в спешном порядке по тем дорогам, которые еще не захватили враги. Это были самые тяжкие дни войны, все тогда делалось из последних сил. Командиры шли молча, и глаза у них смотрели потерянно — тут пострашнее, чем видеть, как они умирают в бою. Война многому учит. Вот я и считаю: после всего, что мне довелось узнать на войне, меня ничем не проймешь. Кто пережил войну, тот ненавидит ее сильнее других. В Испании слово «война» как проклятие. Сейчас, после смерти Франко, там стараются так все уладить, чтобы обошлось без войны. И правильно делают.