Два дня мы не спали, глаз не сомкнули, чтобы успеть перейти границу. Я никогда не видел такого скопища растерянных людей. Войска пробирались через Пиренеи, чтобы добраться до испанской границы. По шоссе двигаться было почти невозможно — все забито беженцами. Взрослые, дети, старики, увечные шли густой толпой, по шесть, восемь человек в ряд. Бежали от Франко, от расстрелов, от тюрем. Война уже проиграна, а фашисты не унимаются. Многие женщины шли босиком, многие несли детей на плечах, как тюки с вещами. И вот так километры за километрами. Без еды, без всего. Воды нигде не раздобудешь. Такого бегства из страны, наверно, никто никогда не видел. Люди сами впрягались в повозки, когда мулы бездыханными падали на дороге. Дети заболевали кто чем, женщин рвало от усталости и голода. Но шли, но ведь шли вперед — через силу. Молись не молись — помощи ждать неоткуда. Кругом страдание и горе, все подавленные, растерянные, никто не знает, что будет дальше. В этом страшном походе испанская женщина показала, какой у нее стойкий характер. Да, ей мужества не занимать. Матери с болью в сердце легонько шлепали по носу детей, чтобы те затихли, и тогда их легче было нести. На обочинах лежали умершие старики. Не по годам им оказался такой тяжкий и долгий путь!.. А у кого была хорошая обувь? Да ни у кого. Шли в альпаргатах, считай — босиком. Сомневаюсь, много ли раз в истории люди прошли такой страшный путь, сомневаюсь!
Сегодня никто представить по-настоящему не может, что это было. Ведь нет почти фотографий, да ничего нет. А бросить, оставить все, как это сделали испанцы, — страшно подумать… Поэтому мой народ такой сильный. Мы привычны к горю, умеем не оглядываться назад, но некоторых страдания ломают. Бежать из родного дома, да так, что нельзя теплую накидку прихватить, ну, ничего, кроме маленького узелка, — это же какое лихо! Много тогда пережили испанцы… А здесь, на Кубе, вон как веселятся. Помоги мне господь! Лишь бы наши дети не знали войны!
Мой командир отправился к Пиренеям вместе с другими офицерами. Я не знал, куда они держат путь. Помню, что мы простились очень сердечно. Он был мне благодарен за службу, да и я от него не видел ничего плохого. Раз между нами было полное доверие, он сказал напоследок:
— Ты повезешь моих родителей и жену.
Это меня и спасло, а то бы пришлось идти пешком, как все. Я и так настрадался от кровавых мозолей на руках, а тут бы и ноги стер в кровь.
Вести машину тоже мука мученическая. То остановишься, чтобы кому-нибудь помочь, то залить воды в радиатор, то еще что. Бензин покупал на бензоколонках по дороге. Но надо было его очень экономить, а из-за бесконечных остановок машина глотала бензин как проклятая. Два дня мои пассажиры только охали и ужасались, потому что жили раньше без забот и в глаза ничего похожего не видели. Жена Лопеса Иглесиаса, Энкарнасьон Фуэнтес, та помалкивала. Смотрела на все — и ни слова. А мать без конца плакала и причитала: