– Признаюсь, я надеялась, что вас будет проще рисовать.
– Чего вы хотите на самом деле, Фиона? – Его сердце колотилось, и он был чертовски возбужден.
– Вы знаете, чего я хочу, – тихо сказала она. – Я этого не скрываю.
– Я хочу вас. Но не могу на вас жениться.
Нижняя губа у нее слегка задрожала, но она быстро взяла себя в руки:
– Хорошо. Тогда позвольте мне нарисовать вас, как вы и обещали.
Черт бы побрал все это. Лежать и наблюдать за ее работой, пока она едва одета, будет для него чистой пыткой; как, вероятно, и планировалось.
Нахмурившись, он снова потянулся, даже не пытаясь скрыть эрекцию. Он хотел ее больше, чем какую-либо другую женщину в своей жизни, и ему было наплевать, если она об этом узнает. Это все равно ничего не меняло.
Целую минуту или около того она смотрела на него вдумчиво и спокойно. Карандаш нависал над бумагой, не касаясь ее. Когда она наконец начала рисовать, ее штрихи были смелы и изящны, а рука – твердой и уверенной. Оборка рукава соскользнула с атласно-гладкого плеча, но она была слишком поглощена блокнотом, чтобы это заметить.
Мелкие мышцы ее рук попеременно напрягались и расслаблялись, пока она работала, а ее брови хмурились от усердия.
Она сидела в целом метре от него, и все же Грэй чувствовал, как энергия текла между ними, словно ощутимый, физический поток. Пока он лежал на боку на одном локте, она, казалось, рисовала его изнутри, исследуя потаенные уголки его души, которые он заколотил наглухо много лет назад. Конечно, она не могла знать, какие темные секреты на самом деле там скрывались, но ее присутствие согревало его. Может, даже немного исцеляло.
Он уже познакомился с силой ее рисунков и знал, что, позируя ей, он раскроет себя больше, чем ему хотелось бы.
Чего он не ожидал, так это получить возможность заглянуть за фасад ее собственной внешности. Эмоции играли на ее лице, пока она рисовала: триумф, любопытство, сочувствие и сомнение – все было на поверхности. Никто из тех, кто видел, как она рисует, не поверит, что это и есть та самая стеснительная, неуклюжая дебютантка, которая упала в оркестр. Она была страстной, бесстрашной, доброй… и против нее невозможно было устоять.
Почти час Грэй сидел и зачарованно смотрел на нее. Хотя она не произносила ни слова, он читал каждый наклон ее головы, чувствовал каждую перемену в выражении ее лица. Она немного покачивалась на месте, пока работала, словно в такт еле уловимой мелодии, которую слышала только она. Мягкие завитки обрамляли ее личико в форме сердца, и когда непокорный каштановый локон падал ей на глаза, она сжимала губы и сдувала его с лица. Рукава ее ночной рубашки все ниже сползали по рукам, обнажая все больше и больше великолепной сияющей кожи.