А вердикт вполне предсказуемый был. Решено было Опарыша переложить, переселить с участка «для порядочных» в проходняк «для обиженных. Территориально это было, с учётом сжатых лагерных пространств, всего в нескольких метрах от места его прежнего расположения. Если же оперировать категориями, по которым жизнь в зоне организована, выходило, что перемещался Володя Петров просто в иное измерение. Соответственно получал ярлык, от которого до конца срока не отскоблиться. Больше того, такое клеймо арестант и по освобождению до дней своих последних сохранял. Шутка ли, лишиться статуса порядочного! Шутка ли угодить в сектор для обиженных! Стать нерукопожатным и всякого прочего внимания недостойным.
Кстати, угодить туда — означало пробыть там непременно до конца срока, ибо механизма возвращения оттуда не существовало вовсе. Туда — можно. Обратно — нет! Как в некоторых видах зубчатой передачи. Движение только в одну сторону.
После этого и у меня, даже с учётом всех последствий воздействия человеколюбивой литературы, не было желания поддерживать даже минимальные бытовые внутрибарачные отношения с Петровичем. Как-то в приступе самокопания, которым иногда грешил во время своего срока, хлестанул сам себя: боишься!
Потом сам себя одёргивал, успокаивал, потому что тут всё вполне складно получалось. Ведь было чего бояться: начни я общаться с тем, кто за грехи в «обиженку» определён, сам бы сильно рисковал туда следом угодить. И туго бы мне пришлось в поисках слов и аргументов, чтобы статус свой отстоять.
Логика стройная, а внутри всё равно беспокойство корячилось: струсил, струсил, струсил…
Так бы и думал, тем бы и угрызался, да случился в арестантской биографии Запарика-Опарыша ещё один вираж, после которого оставалось мне лишь покачать головой: ушёл он в столотёры.
Впрочем, никакой это был и не вираж, а вполне осознанный шаг, скорее даже, прыжок в ту сторону, о которой я уже говорил. Туда, куда, в арестантском измерении можно, а обратно — никак.
Столотёры — те, кто в лагерной столовой со столов грязную посуду и остатки еды собирают. Должность столотёра — козья, из разряда неуважаемых, нерукопожатных. Зато — сытая. Руководство столовой (разумеется, из козлов) расторопность столотёров стимулирует, подкармливает: то маслица у диетчиков отщипнёт, то мясца с мослов подрежет. Понятно, последний фактор для Опарыша роль наживки и сыграл. Ну и заглотил Володя Петров эту наживку. Сам видел, когда пришел на ужин после второй смены, как восседал он в кампании таких же столотёров в особом козьем кутке, что из общего зала через окошко «раздача пищи», просматривался. Восседал и что-то вкусное прямо из бачка-девятки, в которых баланду на арестантские столы подают, за обе щеки наворачивал. Искреннее удовольствие лицо его излучало.