- Почему? - неожиданно возмутился Сенька. - Если Пушкин про костыль написал...
- Ну, швабру возьмешь, - примирительно посоветовала я Сеньке.
- Еще чего - швабру! А они, в зале, что - дурные? Швабру от костыля не отличат?
Сенька очень воодушевился. На переменках подбегал ко мне и повторял на разные лады: "Подай костыль, Григорий!" - то грозно, то устало-дружелюбно, то слезно-умоляюще... За весь день он так осточертел мне с этим костылем, что, когда на алгебре больно ткнул ручкой мне между лопаток, прошипев восторженно: "Подай костыль, Григорий", - я взвыла и, крикнув: "На!", стукнула Сеньку портфелем по башке.
На другой день, подходя к школе, я увидела Плоткина. Он стоял перед входными дверьми, навалясь на костыль и подогнув ногу, а увидев меня, сорвал с головы кепку и протянул ее с радостным воплем: "Подай, Григорий!!!"
- У дедки выпросил! - счастливо сообщил он. - Дед у меня пять лет назад ногу ломал, целых два месяца, как кузнечик, на костыле скакал. А я вчера в сарай полез, гляжу - лежит костылик, родимый! Еле у дедки выпросил его!
Репетировал Сенька в этот день совсем по-другому. Правда, на протяжении всей сцены он несколько томился в ожидании заветной реплики, но зато уж ее выдал как следует - кряхтя, с хрипотцой, со вздохом. В нужный момент я подала Сеньке костыль, и он пошел прочь, тяжело наваливаясь на него всем телом.
После репетиции мы побежали относить костыль на третий этаж, в учительскую, где велела хранить его Баба Лиза. Сенька упорно скакал на одной ноге, опираясь на костыль, охая и заваливаясь набок. При этом он чуть не сбил с ног Захара Львовича, нашего завуча.
- Плоткин, что за вид? - устало спросил завуч.
- Захар Львович, я репетирую! - радостно выпалил Сенька. - Я монах! Еще одно, последнее сказанье!
- Плоткин, предупреждаю: еще одно, последнее сказанье, и летопись окончена твоя, - сказал на это Захар Львович. - Ты и так давно на вылете.
...Текст Сенька учил тяжело, медленно, многих слов не понимал. Зато когда, наконец, выучил наизусть роль Пимена, стали происходить с Сенькой странные вещи.
После одной из репетиций он позвонил мне домой.
- Слышь, Григорий, - сказал Сенька, - я тебе вот что хотел сказать ты, это... когда просыпаешься, не вопи...
- Когда - просыпаюсь? - оторопело переспросила я. Сенькин звонок оторвал меня от "Клуба кинопутешественников".
- Ну, когда в келье просыпаешься и начинаешь - "Все тот же сон!" - ты это... не ори, не надо.
- Я не ору, - обиделась я. - Просто я хорошо артикулирую.
Сенька замешкался с ответом, видно, не знал слова "артикулирую". Потом сказал: