Доктрина гиперанархизма (Самойлов) - страница 26

«бомбило». Творчество — это оперативное управление художником собственным безумием в процессе непрерывного самопреодоления на путях к новому человеку. У Кьеркегора есть хорошие слова, что быть изгоем, отверженным есть знак христианского смирения. Это можно, хотя и с некоторыми оговорками, отнести к подлинному художнику, который всегда действует на то, чтобы разорвать нити обыденности, вырваться «по ту сторону». Что же касается посюсторонних моментов, вытекающих из творчества, то их, повторюсь, можно отнести к побочному эффекту. Цель творчества — само творчество, а если быть точнее, то личностная самореализация художника, могущая исподволь повлечь за собою действенное преобразование мира вокруг него. За счет чего? За счет того, что художник, будучи человеком убежденным, умеет убеждать, прививая тем, кто так или иначе отзывается на его творческий акт, свой образ мысли, применимый к адекватному приложению в действии. Если хотите, то творчество и есть гиперанархизм в действии в случае с каждым отдельно взятым гиперанархистом. Но каждому — свое, а поскольку спектр творческих способностей чрезвычайно широк и многогранен, постольку гиперанархист может изыскать себе применение в какой угодно области. Все зависит от того, к чему предрасположен конкретный гиперанархист. Любое действие вообще, по большому счету, можно считать творческим, если оно не обрекает человека на прозябание в обыденности, а способствует ему в реализации самости. Ведь именно в способности к творчеству состоит богообразие человека.

Интервьюер: (Заинтересованно.) Можете объяснить, почему Вы так считаете, что, дескать, творчество — это гиперанархизм в действии?

Гиперанархист: Объясняю. Творчество — это свобода, а гиперанархизм и свобода — одно и то же. Вас удовлетворит такое объяснение?

Интервьюер: Гм… Не совсем. Постарайтесь, пожалуйста, дать более развернутое объяснение — я так лучше усваиваю.

Гиперанархист: (Приостановившись, говорит про себя с раздражением в голосе.) Дубинноголовая какая-то, ей-Богу… (Вслух, продолжая ходить по сцене.) Даже не знаю, с чего начать… Начну в таком случае издалека. Обращу Ваше внимание на то, какую роль в понятии… гм… весьма паршивое слово в данном контексте, но все же… какую роль в понятии «гиперанархизм» играет приставка «гипер». Греческая приставка «гипер», с одной стороны, говорит за предельную концентрацию того или иного, казалось бы, вполне посюстороннего явления — особенно такого, как анархизм; с другой стороны, предельная концентрация доводит явление до такой степени, когда оно начинает заступать за предел и уходить «по ту сторону» в своих устремлениях. На это я уже намекал, когда огласил краткое определение гиперанархизма. Можно было бы сказать «ультраанархизм» или «суперанархизм», но в первом случае указание на потусторонность не так уж четко выделено, а во втором случае «супер» указывает лишь на то, что явление возведено в превосходную степень, но при этом остается в тех же посюсторонних рамках — особенно если учитывать, что в обыденном словоупотреблении «супер» чересчур профанировано. Итак, что же означает анархизм, который, будучи возведенным в превосходную степень, заступает за предел и выходит «по ту сторону» в своих устремлениях? Это означает, что гиперанархизм желает взамен мира сего увидеть мир преображенный — такой мир, в котором Бог, по слову ап. Павла, станет «всяческое во всем». Прологом же к деятельному преображению внешнего мира может быть не менее деятельное преображение гиперанархистом себя самого — и то, и другое, разумеется, при содействии свыше. Таким образом, творчество гиперанархиста нацелено на то, чтобы оно, способствуя преображению его самого, неприметным образом способствовало изменению мира — его преображению в «новую землю» и «новое небо». Почему неприметным? Да потому, что, во-первых, приход к новому человеку немыслим вне конца нашей истории, поэтому подразумевает выход за пределы времени; во-вторых же, я снова повторюсь, гиперанархизм нацелен вовсе не на количество, а на качество, и, стало быть…