Интервьюер: (Перебивая.) Кстати (Гиперанархист останавливается), а Вы согласны, что гиперанархизм — это утопия?
Гиперанархист: (Выдерживая стоя паузу для раздумья, затем продолжает говорить, расхаживая по сцене.) Гм… Вообще, «утопия» в переводе с греческого означает «место, которого нет». Учитывая потусторонние устремления гиперанархизма, здесь это слово подходит к употреблению как нельзя лучше. Но, прошу Вас заметить, что прежде гиперанархизма история знала утопии, многие элементы которых действенны уже сейчас, так что можно сказать о вполне сбывающейся на наших глазах глобальной антиутопии. Однако если удерживать изначальное значение слова «утопия», то осмелюсь сказать, что гиперанархизм — наиболее радикальная и наименее осуществимая утопия нашего времени. Тем более, принимая к сведению тот факт, что в случае с каждой, даже самой амбициозной доктриной, между ожидаемым и действительным всегда зияет непроходимая пропасть. Причем, заметьте, если учитывать все сказанное мною выше, то положение гиперанархизма наиболее трагично… (Остановившись, обращается к Интервьюеру.) Давайте все-таки я лучше продолжу о творчестве.
Интервьюер: (Закуривая, взмахивает левой рукой в знак согласия.) Давайте!
Гиперанархист: Пожалуй-ка я присяду… (Устраивается как можно удобнее в кресле, после чего наливает в стакан немного воды и, выпив ее, ставит стакан обратно на стол.) Я уже говорил, что небезынтересная теория гениальности принадлежит авторству Шопенгауэра. Шопенгауэр еще в молодости весьма досконально разобрал закон достаточного основания, согласно которому на все есть своя причина. Гениальность же в художнике действует беспричинно, спонтанно, из свободы, поэтому, рассуждает Шопенгауэр, художник есть чистый субъект познания, в котором интеллект познает безотносительно каких бы то ни было стремлений, почему у нормальных людей, покорно повинующихся запросам коллективного ума, все поступки строго сообразны т.н. здравому смыслу, регламентами которого нормальный человек обрекается на прозябание в том, что ранний Гейдар Джемаль вполне остроумно определил как «нормальный жизненный идиотизм». Именно поэтому художник — подлинный художник, подчеркну — всегда будет изгоем и отверженным, причем таким, который вдобавок ко всему еще и гордится этим. Но одно дело быть чистым субъектом познания, а другое дело, как верно заметил молодой Карл Маркс, не объяснять, точнее, в данном случае — отображать действительность, а изменять ее. Творчество — это свобода, а гиперанархист, будучи художником, может изменять действительность лишь посредством убеждения. Более того, скажу Вам, чтобы быть понятым правильно, искусство гиперанархиста — это манифестация немотивированности. А немотивированность и есть свобода воли, которая, как заметил тот же Шопенгауэр, свободна в себе самой постольку, поскольку не подчиняется закону достаточного основания, имеющего силу лишь в объяснении мира природы, почему и остается общеобязательным для человеческого стада — всех тех, кого принято называть «нормальными людьми». Знаете, я бы хотел провести четкое разграничение между правом выбора и свободой воли: если первая целиком и полностью принадлежит миру природы, а потому включена в структуру обыденности, то вторая определяет мир свободы, но может давать о себе знать в повседневной действительности. Право выбора я бы свел к такой максиме: «Поступай так, как если бы ты определенно знал, чего хочешь добиться в результате своими действиями». Что же касается свободы воли, то ее можно определить вот каким образом: «Поступай так, как если бы в твоих действиях не было никакого резона или оправдания к их осуществлению». Так что, подлинное творчество — это такое действие, которое оправдывает самое себя, ввиду чего стоит вне зависимости от того или иного побочного эффекта, сугубо внешнего следствия. Теперь Вы понимаете, о чем я?