Интервьюер: (По ходу дела фиксируя услышанное в блокноте.) Значит, по-Вашему, если человек не свободен, то его жизнь или, как Вы сказали, существование, не имеет оправдания?
Гиперанархист: (Наливает в стакан немного воды и, осушив его, ставит обратно на стол.) Это уже вопрос ценностного характера. Также и жизнь — категория ценностная, а не биологическая, как принято думать. Вообще, определяющими жизнь ценностями служат только две — свобода и смысл. Свобода — это то, что я могу знать. Это категория возможного. Смысл — это то, во что я должен верить. Это категория должного. Все прочее имеет значение уже постольку, поскольку. Разумеется, смысл идет вразрез с тем, что в обыденном плане мы понимаем как «значение». Хотя смысл очень тесно смыкается с тем же понятием цели, но не вполне совпадает с ним.
Интервьюер: (Смущенно.) Гм… Тогда такой вопрос: имеет ли жизнь какой-либо смысл?
Гиперанархист: Существование — нет, не имеет. Жизнь — бесспорно, имеет. А если быть точнее, то я живу постольку, поскольку верю в смысл. Смысл есть то, что мне неведомо, а потому я должен в него верить. Иначе же я просто беспутно существую, а мое существование не имеет ни малейшего оправдания. Лучше тогда, чтоб меня и вовсе не было.
Интервьюер: А смысл жизни — он кем-то… скажем так, положен, либо же человек сам его для себя находит?
Гиперанархист: Смысл жизни заведомо определен Богом, а не дан мне кем-то извне, поэтому и не заключает в себе того момента общеобязательности, который был, допустим, в моральном законе у Канта. Условием выхода к смыслу может быть лишь знание о свободе, а потому никто не может извне принудить меня к принятию общеобязательного смысла и истины. Другое дело, что смысл мне достоверно не известен, он всецело находится в компетенции Бога, точнее, определен Божьим замыслом и может быть доступным мне лишь по вере, а не в знании. Кстати говоря, недаром Кант не сводил сущее и должное к одному и тому же. Сущее — это то, что есть, а должное — это то, чего нет. Они не совпадают и взаимно исключают друг друга. Стало быть, смысл, как должное, потусторонен сущему. Иначе же все сводилось бы к несвободе и бессмыслице.
Интервьюер: (С досадным восклицанием в голосе.) Значит, смысла у жизни все-таки нет!..
Гиперанархист: (Пожимая плечами.) Все верно, смысл у Бога, а я живу постольку, поскольку верю. Как бы это ни прозвучало банально, но без веры нет не только смысла, но и самой жизни. Одна лишь только жалкая на нее пародия, имитация. Вера — это акт интеллектуальной воли, в отличие от знания, которое очень часто профанируют в своем значении, выдавая за него то, что лучше всего назвать информацией. Знание — это акт интеллектуального созерцания, в котором утверждается то, что человеку дано в опыте, лежащем за пределами внешних органов чувств. То же самое касается свободы. Вера же утверждает непоколебимо и непреклонно то, что не дано ни в каком опыте, что принципиально неведомо человеку, но что должно быть взамен того, что есть теперь. Условием же веры служит моя свобода, вернее, мое знание о том, что я свободен. Иначе всякая истина обесценивается уже тем, что я принужден к ее принятию — либо извне, либо изнутри, под действием направляющих меня мотивов. А это уже означает не веру, а доверие. Вера же — это свободно и через свободу действующий во мне бунт против бессмыслицы.