«Лепо!» — ещё раз мысленно оценил черниговский князь миниатюру Изборника и тут же не преминул отметить, что «тихоня Давыд» даже на рисунке «сумел» спрятать лик свой от обозрения: его лицо полностью загораживала голова княгини.
Святославу Ольговичу самому хотелось создать что-то подобное тому, что удалось его деду, но дальше составления погодичного списка да переписи уже готовых текстов дело не шло. То одно, то другое, вклиниваясь в благие намерения князя, мешало это сделать. Впрочем, он не терял надежды, что со временем задумку свою исполнит: «Дед, вон, смог, а я чем хуже…»
Не успел Святослав перейти ко второй миниатюре с изображением церкви и святого клира в ней, как в дубовую дверь опочивальни настойчиво постучали.
— Чего надо? — с раздражением в голосе — нарушался установленный им порядок и процесс созерцания, — спросил князь.
— Прости, княже, — поклонился, прошмыгнув в опочи-вальню, несмотря на свою грузность и осанистость, огнищанин3 Прошка, отвечающий за порядок в княжеских хоромах, — епископ пришёл, Антоний. Зело печален и хмур, словно туча чёрная…
— Что молвит?
— Да ничего. Крестится да тебя желает видеть. Я же, грешный, думаю, что митрополит Константин, киевский изгнанник и наш гость, преставился…
— Ишь ты, он думает, — усмехнулся Святослав и огладил начавшую покрываться сединой, как инеем, бороду. — Он думает… — повторил уже без раздражения и добавил: — Зови Антония в гридницу, нечего ему, словно холопу последнему, в сенях стоять. Я сейчас туда приду, лишь одежонку поприличней по такому случаю приодену — не стоит перед святителем в домашнем одеянии появляться.
В том, что мог преставиться изгнанный из Киева в Чернигов великим князем Ростиславом Мстиславичем с подачи его племянника Мстислава Изяславича Волынского митрополит Константин, ничего удивительного не было. Вот уже несколько месяцев, как бывший митрополит, найдя себе пристанище в палатах черниговского епископа Антония, был скорбен и телом и духом. Но то, что его смерть вдруг заставила самого епископа сообщать князю об этом, вызывало удивление — у Антония было предостаточно мелких служек, чтобы довести эту скорбную весть до князя и всего причта1.
«Интересно, интересно… — мысленно оценил неожиданное известие Святослав не очень-то мирволивший своему епископу-гречанину, сладкоречивому, с вечно елейной улыбкой на устах. По виду — вроде покладистому, а на деле — хитрому и скользкому как уж. — Что же такое заставило Антония, оставив хлопоты, сломя голову, если не врёт ог-нищанин… а он не врёт, бежать ко мне. Прав, прав Прошка — смерть даже бывшего митрополита ещё не повод тому… Тут что-то иное». — И поспешил с переодеванием.