Как правило, более позднее дело присоединялось к тому, которое возбуждалось ранее, чтобы тем самым проще было отслеживать сроки следствия и содержания под стражей.
— Серега, побойся Бога, — возмутился Паромов. — Разве не видишь, что у меня творится?..
— А у меня не то ли самое?!! — Не очень-то смутился Серега Карих, также по самую макушку загруженный уголовными делами и материалами доследственной проверки.
Пока следователи беззлобно препирались, в конце концов, придя к соломонову решению отдать все на рас-смотрение своего начальника Махова, Закарая наблюдал за тем, как Гнилых пишет собственноручную явку с повинной.
— Неужели сам добровольно сознается в преступлении? — спросил он Паромова, когда тот прекратил пикировку с Карих и принялся за дополнительный допрос самого Закарая.
— А что? — Пожал плечами Паромов. — Что тут необычного? Вполне нормальное явление.
Теперь плечами стал пожимать Отари Харитонович, который никак не мог взять в толк, что люди могут добровольно сознаваться в своих преступлениях.
— Как подключат к процессу допроса колдунов-колунов или своих экстрасенсов из розыска, так и ты, друг мой, соловьем запоешь, — прервав явку с повинной, отозвался Гнилых, обнажив в усмешке щербатый род и травя воздух свежим перегаром. Он после того, как сознался в очередном преступлении, даже почувствовал себя свободней духом, что ли, почему и стал вдруг разговорчивым, даже чувство иронии в себе обнаружил.
— Какой я тебе друг? — набычился Закарая. — Таких друзей… — лишь в музей, — привел он в сокращенном варианте русскую пословицу, что лишний раз подчеркивало его знание российского фольклора. — Горный ишак тебе друг…
— А ты, кацо, или, может, ара, не задирай нос, — не отставал от него Гнилых, — смотри, как бы тебя на самом деле не скрутило. В другом месте и при других обстоятельствах ты бы у меня уже по своей лощеной кавказской тыковке получил… сполна, но, видно, с этим придется обождать… Так что своим жалом не води, пока я добрый и тебе добра желаю… Я тут слышал, как оперок собирался по твою душу к колдуну, чтобы на тебя порчу напустить… Следак твой долго не хотел на то идти, видать, с понятием человек, хоть и мент, но опер его уговорил. Так что жди, вот-вот крутить тебя начнет, понятно? А друг ты мне хотя бы по общему несчастью — в ментуре сидим, не в ресторане…
Паромов и Карих молча слушали необыкновенные сентенции разговорившегося Гнилых, а у Закарая Отари Харитоновича глаза округлились от такого необычного способа психологического воздействия следственных органов на своих клиентов. Он, атеист с рождения, успевший познать вкус баланды и повидавший на своем веку всякое, не боявшийся ни Бога, ни черта, пытался не верить во всю эту белиберду, которую нес пропитавшийся перегаром и мочой полубомж. Да, он не верил, но червь сомнения уже закрался в его душу и потихоньку шевелился в ней: «Вранье враньем, а если…».