— Ага! — Закивал Мишка, — Одно дело, когда учительши разгневанные на извозчике прискакали, такие все дамы с положением, и другое — оборванцы хитрованские. Другое отношение сразу! То через тюрьму и бунташность, а то через благотворительное общество и попечение от серьёзной публики.
Санька дёргает плечами, не слишком-то успокоенный, вид по-прежнему хмурый, но хоть виноватиться чутка перестал. Не так штобы успокоенный, но хоть на человека похож, а не на схимника кающевося.
— Здорово болит? — Поинтересовался Мишка негромко, стараясь не тревожить лежащего на соседней койке мужчину с крупными каплями пота на желтоватом лице.
— Ето? Так, не очень… незадача просто вышла. Розги-то мне, вишь ты, по-божески полицейский служитель прописал, ето санитар хорошо пояснил. Болюче, но ничево так, не калечно.
— А што тогда? Загнило? — Голос полон сочувствия.
— Агась. Пока в жару метался. Розги-то оно — тьфу! Обидно больше. А тут одно к одному наложилось, но больше тумаки Ивана Карпыча, да задохлость моя, когда волочил. Одно к одному так и легло, што до нервической горячки и дошло. Три дня мало што не в беспамятстве.
— Вот за голову — да, — Вздыхаю я, — жалко! Тумаков надавал, так до сих пор туман стоит! Сотрясение мозга, так доктора говорят, да горло чуть не поломал. Слышишь? Хриплю!
— Ивана Карпыча тоже — тово! — Разродился злорадно Пономарёнок, — Высекли!
— Да ладно!? — Восхитился я.
— Плетьми? — Хищно подался вперёд Санька.
— Не, — Мишка замотал головой и достал яблоко, — бушь?
— Не, — Отказался я, — горло передавил, теперь ещё недели две, а как бы и не больше, кашицами питаться буду, да бульонами. Говорить, так и ничево, а глотать так только воду. Жевать тоже никак, в горле отдаётся.
— Давай, — Не стал отказываться Чиж, захрустев, — а сладкое!
— А то! Да, не плетьми Ивана Карпыча, — Продолжил Мишка, — розгами. Он замолк, напуская на себя вид таинственный и важный.
— Пока! — Выпалил наконец он, — Пока розгами! Нарушение общественного порядка, решили вот так. Отходили крепко, што сам встать не смог! Тот же служитель полицейский и охаживал, да говорят, со всем нашим усердием! Тебя-то он по долгу службы, пусть даже и говоришь, что дядька ассигнацию сувал, а самово ево — ого! От всей душеньки!
— Пока? — Я ажно подался вперёд, не обращая внимания на заболевшую спину.
— Агась! — Мишка засиял начищенным пятаком под свечой, чуть не лучики от нево идут, — Дело передали в волостной суд — к вам, в Костромскую губернию. Федул Иваныч говорит, што непременно добавят! Дескать — даже не потому, што дело чутка самую резонас… резонансное! А потому, што вроде как для порядка. Очень уж не понравилось властям московским, как он тебя волочил, полузадохшевося.