– Какую?
– Эрика считает бессмертие Гюнтера фон Бадендорфа нелепой, но неизбежной данностью. Это подтверждает мысль о том, что адепты не до конца разбираются в потусторонних силах друг друга, хотя давно к ним привыкли.
– И что с того?
– Не факт, что они не разбираются только в этом. Кто в принципе когда-то утверждал, что наши доблестные спасители хотя бы частично понимают, что они делали и делают? Верещагина тут права, последние сто лет они только что и сидят сиднем, делая страшно загадочные лица.
– Ой, мне все равно, я в эти дебри не лезу и тебе не советую. А ты сам-то знаешь, что ищешь?
– Конечно знаю! Я собираюсь до мелочей выяснить, что именно произошло просто потому, что мне нужен повод в дальнейшем разговаривать с папэ. Или не разговаривать. Но разобраться с этим, попутно не разобравшись с миром в целом, просто не получится, придется разматывать весь клубок. Так что я на какое-то время сейчас нырну в вирт и без добычи не вылезу.
– А мне кажется, что ты просто ищешь повод не считать папэ куском дерьма, чтобы самому таким случайно не стать. Ты – хороший мальчик, Вилли. Добрый. Вы тут все добрые, но адепты они не отсюда, а из моего времени, где все было совсем иначе. Хочешь совет? Перестань оценивать их поступки, да и поступки всех баалитов, с точки зрения своего благополучия. Только не удивляйся, если раскопаешь много такого, что потом забыть просто так не получится.
– Попробую. Вот сегодня прямо и начну. Только сначала стих тебе напишу, а там уж засяду.
– Стих? Мне? Зачем?
– Затем, что каждая женщина достойна поэзии, а уж моя и подавно. Только за качество я пока не ручаюсь, это для меня дело новое.
Блоха виляла синим хвостом, поедая космическое пространство, а в ее салоне только что произошло важное событие, которое намного больше чем секс.
Мы же очень разные с Полиной, она может и не баалитка до конца, но что-то такое в ней есть. Неописуемое.
И то, что она сейчас схватила меня за руку и держит изо всех сил – важнее всего на свете.
Пришлось порядком изнасиловать Молоха, чтобы вытащить на белый свет личную переписку Гюнтера фон Бадендорфа времен знакомства с мамой. Очень глубоко папэ закопал архив, глубже только пылающие врата в мир Баала и он сам собственной персоной.
«Ненависть. Это то, что движет мною. Вольно-не вольно, но всегда и во всем она присутствует. Я не очень-то умею любить, воспитание подкачало, да и образ жизни тот еще. А вот ненавидеть… Это – да. Это я умею.
Если меня посадят задницей на 250-ти мегатонную бомбу и протянут пульт со словами: «Если ты нажме…»