Поздно! Я уже нажал!
Да. Я считаю всех нас ошибкой. Я готов ценой собственной жизни искупить ее. Да, я ни сколечко не буду колебаться или (гыгык) плакать. Потому что сдохну, как такая же непростительная ошибка.
Я ненавижу правительство любой страны. Я ненавижу адвокатов. Я ненавижу любые силовые структуры. Я ненавижу унылое нытье вечно рыдающих о собственном ничтожестве.
Я ненавижу все на свете, включая фотографии котят и сисек. Хотя кошек я люблю. Сиськи, впрочем, тоже.
Я ненавижу дураков, особенно себя. Я ненавижу людей.
Я ненавижу себя за то, что я не могу объяснить тем, кого я люблю, что я есть на самом деле.
Я ненавижу тех, кто любит меня, за то, что они слепы. Или за отсутствие слуха. Или за то, что именно меня они любят. У них есть свои фантазии, и их не переубедить моим тупым косноязычием, хоть сотрись. Я – знаю. Я пытался.
Порою мне кажется, что я болен. Но это не так.
Я просто рожден ненавидеть. Никакой толерантности, никакого сочувствия, никакого самосохранения. Потому что я ничего не боюсь. Потому что я устал и мне все равно.
Ты еще хочешь познакомиться со мною, детка?»
Наверное о чем-то таком и говорила Полли. Это за гранью понимания, кошмар наяву, я даже пару раз брал перекур на отдышаться. Что же такое с вами всеми там происходило, что можно было так себя чувствовать? Хотя теперь понятно, почему, когда появилась лазейка из мира Баала, вы все ею воспользовались и дали деру не сговариваясь.
Но все таинственно изменилось, как только папэ увидел маму. Хотя изменилось странно, как будто он уже давно знал ее, а встретил только сейчас. И знал будущее с ней и без нее, писал ей еще до первой встречи, как будто они уже не раз прожили рядом всю жизнь, находясь и теряясь каждый раз навсегда в бесконечной путанице параллельных миров и темпоральных лабиринтов.
«Здравствуй, девочка моя, Муза. Очень рад, что ты есть на этом свете. Я, разумеется, безумно скучаю без тебя, и твои шесть сестер хоть и пытаются скрасить мое без тебя многолюдное одиночество, но сделать этого, конечно же, не в силах. Я знаю, что это тебе не нравится, что это достойный повод ненавидеть меня всеми фибрами твоей божественной души, что это заставляет тебя думать обо мне плохо и все чаще не думать вообще, но ты же знаешь, что иначе быть не могло. Иначе бы ты никогда не прилетела ко мне со своей золотой лирой, а прошла бы мимо, даже не заметив. Тебя бесит даже не наличие самих сестер, число которых, к слову, порой не превышает ноля. Тебя бешу сам я.
Это твоя судьба, как и моя – ждать тебя всю жизнь, зная, что ты улетишь, вся на нервах, на крыльях скандала и ревности через час, пять минут, год. Или настолько устанешь от своего предназначения, что скинешь в угол лиру вместе с божественным титулом и перестанешь быть Музой. Станешь королевой или кухаркой, будешь смотреть презрительно на других бардов и недрожащей рукой сыпать им или мне, заглянувшему по старой памяти на огонек, мышьяк в суп. Барды так чаще всего и умирают, от яда бывших Муз. Реже – от кинжала в спину. Но если я перестану ждать тебя и твоих не менее опасных сестер, то я еще быстрее умру в одиночестве от тоски и алкоголизма, девочка. Нам хуже, нам нечего бросать в угол. Ни лиры, ни титула.