– Ну тебе следовало бы думать о жизни, приятель – о том, что ты будешь делать, когда выберешься отсюда.
– О, об этом я тоже думаю. Очень много думаю. Просто это тяжко, когда видишь, как люди идут по этому коридору, чтобы их убили. Умирать по составленному судом расписанию или тюремному расписанию – неправильно. Люди должны умирать по Божьему расписанию.
Перед началом службы я думал обо всем времени, которое провел вместе с Уолтером после его освобождения. Затем запел хор, и священник произнес зажигательную проповедь. Он говорил о том, как Уолтера оторвали от семьи в расцвете сил, воспользовавшись ложью и нетерпимостью. Затем настал мой черед, и я рассказал прихожанам, что Уолтер стал мне как брат, что он поступил смело, доверив свою жизнь человеку настолько молодому, каким я был тогда. Я объяснил, что все мы чем-то обязаны Уолтеру, ведь он подвергался угрозам и террору, был неправомерно осужден и несправедливо обвинен, но так и не сдался. Он пережил унижение неправедного суда и обвинений, выдвинутых против него. Он пережил вердикт о виновности, долгое пребывание в тюрьме для смертников и несправедливые нападки всего штата. Несмотря на ущерб и травму, нанесенные ему, он вышел из тюрьмы, сохранив достоинство. Я говорил собравшимся, что Уолтер преодолел все, что сотворили с ним страх, невежество и нетерпимость. Он оставался сильным перед лицом несправедливости, и его свидетельство, свидетельство оправданного человека, возможно, сделало жизнь остальных нас чуть более безопасной, чуть более защищенной от злоупотреблений властью и ложных обвинений, которые едва не убили его. Я говорил друзьям и родственникам Уолтера, что сила, сопротивление и упорство его были победой, которой стоит радоваться, достижением, о котором следует помнить.
Я ощущал потребность объяснить то, чему научил меня Уолтер. Он заставил меня понять, почему мы должны реформировать систему уголовной юстиции, которая по-прежнему продолжает лучше обращаться с людьми богатыми и виновными, чем с бедными и невинными. Система, которая отказывает беднякам в необходимой юридической помощи, которая делает богатство и общественное положение более важными, чем сам вопрос виновности, должна быть изменена. Дело Уолтера показало мне, что страх и гнев – угрозы справедливости; они способны, как чума, заразить общество, штат или государство и сделать нас слепыми, иррациональными и опасными. Я размышлял о том, как массовое лишение свободы загромоздило американский ландшафт тюрьмами – памятниками не имеющим смысла и избыточно суровым наказаниям – и истерзало общество бессмысленной готовностью проклинать и отбрасывать прочь самых незащищенных из нас. Я рассказывал прихожанам, как дело Уолтера заставило меня понять, что проблема смертного приговора – не вопрос о том, заслуживают ли некоторые люди смертной казни за совершенные ими преступления. Истинный вопрос смертной казни в нашей стране формулируется так: