Харальд глянул снова в широко распахнутые глаза рабыни. Девчонка слишком ценна, чтобы позволить ей умереть. Он не даст ей этого сделать — но и от положенного ему удовольствия не откажется. Слишком поздно пришло понимание, слишком поздно и для него, и для нее.
Он снова опустился на рабыню, укрывая ее тело от свежего ночного воздуха. Едва созревшие груди девчонки ткнулись в его кожу холодными сосками, расплющились, принимая тяжесть мужского торса. Харальд подождал, давая ей время осознать, что ничего ужасного с ней пока не происходит. Подумал с неудовольствием, что придется терпеть до тех пор, пока славянка не прекратит так дрожать и дергаться.
Когда тело девчонки наконец перестало трястись, он передвинулся чуть ниже, так, чтобы их глаза оказались на одном уровне.
— Имя. — Повторил он на славянском.
Бешено бившийся пульс отдавался в низу живота волнами жаркого прилива. Как ни трудно, но придется подождать…
Чужанин, разорвавший на ней одежду, вдруг замер. Потом по-хозяйски улегся сверху — и Забаве сразу стало трудно дышать. Рубахи на нем не было, так что голая мужская грудь коснулась ее груди. Это было стыдно, срамотно, нехорошо — но тело у чужанина оказалось теплым, даже горячим после холодного ветра, гулявшего по ее коже перед этим.
Скалы по обеим сторонам, тянувшиеся вверх, к луне, понемногу переставали качаться. Чужанин откинул голову, чуть приподнялся на локтях, давая ей вздохнуть. Из тени, падавшей с упрямого, выпуклого лба — и закрывавшей все лицо, блеснули глаза.
Серебряные. Тот самый, что так страшно глядел на нее на пиру, сидя у очага?
Потом он двинулся. Забава вдруг осознала, что меж ног твердо, куском торчащей жерди, вдавливается мужской срам. Сжалась, замерла, приходя в себя — и услышала, как чужанин бросил какое-то слово. Не сразу сообразила, что он спрашивает ее имя.
И спрашивает уже во второй раз, только на первый она ответила затрещиной…
— Имя. — Снова хрипло и настойчиво каркнул чужанин.
Пока с ней говорят, осознала Забава, ее не трогают. Может, поглядев на нее без одежды, чужанин уже разохотился? Она не Красава, тело у нее костлявое, худое, высушенное работами и заботами.
Но давившая меж ног жердина мешала поверить в такое чудо. А хорошо бы…
— Забава. — Сдавлено выдохнула она.
И замерла, испуганно выжидая.
Имя у рабыни имелось, но повторить его сразу он бы не рискнул. Слишком легким и мягким — до неуловимости мягким — оказалось сочетание звуков, составлявших его.
Харальд, глядя в глаза, под светом луны потемневшие до густо-синего цвета, раздумывал, что сделать, чтобы девчонка сама к нему потянулась. Может, приласкать? Погладить грудь, или между ног?