Людей грабит да девкам дарит, мелькнула у Забавы мысль. Как бы не пришлось с тканей даренных кровь отстирывать…
И по коже дунуло холодом.
Харальд, глянув вдруг на нее с любопытством, взял за запястье. Потянул к сундуку, заставляя нагнуться — и покраснеть со стыда, потому что и грудь свесилась вниз, и зад оттопырился…
А здешний хозяин, давя на запястье, погрузил ее ладонь в ткани.
Забава ощутила мягкие складки — но едва Харальд отпустил ее руку, отдернула ладонь, словно обжегшись. Выпрямилась, замерла, косясь на него испуганно. Даже стыдиться того, что стоит перед ним нагишом, лицом к нему, напоказ, перестала.
Вдруг разъярится? Небось ждет, что ему сейчас на шею бросятся…
Но Харальд только вскинул брови, и черный зрачок в серебряных глазах разошелся, тут же опять стянувшись в точку.
И Забава поняла — сердится.
Однако на лицо у чужанина ярость не вышла. Он неожиданно содрал с кровати покрывало, подошел к ней — и завернул с ног до головы, как ребенка. Вскинул на плечо как вчера, после ночи в расселине…
Понес в ночь, из дома.
В бане гоготали двое из его воинов. Харальд поставил девчонку на пол, молча распахнул дверь в парную. Болтунов как ветром сдуло. Одевались они наспех, девчонка, завидев мужчин, резво ускакала в один из углов, закутавшись в покрывало так, что из меха торчал только нос и перепуганные глаза под светлой макушкой.
Харальд задвинул за ушедшими засов, скинул одежду. Потом швырнул охапку поленьев в очаг, окруженный стенкой из валунов. Снаружи, по ее внешней стороне, поднимались камни для пара, уложенные аккуратными рядами. Завал из сизых булыжников шел до уровня пояса, от него сейчас тянуло выдохшимся, влажным теплом.
Он постоял, глядя, как поленья, брошенные поверх углей, с шипеньем пускают белую дымку, подсыхая, а потом выплескивают первые языки пламени — жадно, весело. Сизый дым рванулся в небольшое отверстие, проделанное в крыше, от очага дунуло жаром…
Скоро в парной будет, как в печи.
Харальд, не отводя взгляда от огня, стянул ремешки, хитрыми узлами завязанные на концах кос — ярлу положено иметь волосы длинней, чем у простых воинов.
Подумал лениво о том, что услышал на сегодняшнем пиру краем уха. Будто бы нынче завели новый обычай. Те, у кого в роду имелось два ярла, перестали вообще укорачивать гриву. Надо думать, Свальд тоже скоро обрастет — вот уж кто и нарядиться любит, и отца с дедом имеет подходящих, из ярлов…
В отличие от него, Харальда. Но с тем, кто считался его отцом — и кто им был — никто в Нартвегре не удивится бы, если Харальд отпустит косы до пят.