Рагнхильд слегка покачнулась.
Теперь-то Ольвдансдоттир понимала, насколько глупо поступила, связавшись с темноволосой рабыней.
Правда, мысль о том, что следовало бы учесть, насколько крепость сейчас переполнена людьми, и воинами самого Харальда, и теми, кто прибыл с его родичами, ей в голову не пришла.
Вся ее надежда была теперь на то, что Харальд не станет выяснять, почему наложница выкинула такую глупость. А просто прикончит девку.
Не спрашивают же у коровы, зачем она боднула кого-то — скотина на то и скотина, чтобы поступать неразумно. Слишком бодливую корову просто молча режут, не тратя времени на разговоры.
Рагнхильд выдавила на лицо улыбку, сказала торопливо:
— Раз так, то эта рабыня теперь может надеяться только на твое заступничество, Сванхильд. Конечно, я тоже замолвлю за нее словечко — ради тебя. Но ты невеста ярла Харальда. Ты могла бы попросить у него жизнь этой рабыни себе в дар. Скоро ваша свадьба, после которой супруг наутро должен преподнести тебе подарок. Попроси, чтобы твоим утренним даром стала жизнь сестры…
Темноволосая как только бабка перевела ее слова, что-то взвизгнула, тоже, видно, умоляя об этом девку Харальда.
Та нахмурилась. Но на лице у нее появилась растерянность — и задумчивость.
Вот так, торжествующе подумала Рагнхильд. Когда Харальд услышит от своей Сванхильд этот глупый лепет — обменять его утренний дар на жизнь никчемной рабыни, — он поневоле задумается, стоит ли на ней жениться.
Держать ее при себе — да. Но жениться…
И в этот момент дверь распахнулась. В проеме стоял Харальд. В тяжелом плаще из темных шкур, застегнутом пряжкой на плече, в простой рубахе под ним.
Он подошел неслышно, подумала Рагнхильд. Шагал быстро? Лишь бы он не слышал ее последних слов.
Но Харальд смотрел на всех одинаково холодно, и она успокоилась.
Бабы набились в тесную опочивальню так, что и не повернуться.
И все-таки они стояли тут. И, похоже, беседовали перед его приходом.
Шестеро, подумал Харальд, окидывая всех взглядом. Четыре рабыни и две свободные женщины. И — совместная беседа.
Бабьи дрязги и оговоры, мелькнула у него насмешливая мысль. Сижу тут в крепости, занимаюсь бабьими глупостями…
А потом вдруг вспомнились слова отца — любая рука может преподнести зелье. И сказанное им следом — берегись людей.
Разве не сама Рагнхильд сказала ему когда-то, что он недооценивает рабынь? Что любая из них может подмешать яд в еду или питье…
Его веселье как рукой сняло. Харальд шагнул в коморку, оставив дверь открытой. Приказал громко, так, чтобы услышали в проходе:
— Там, за дверью. Один сюда.