Они замолчали, словно впервые разглядывая лица друг друга.
— Почему ты плакала?
— А?
— Когда я пришёл, у тебя были слёзы на глазах.
Максим не удержавшись, потянулся, коснулся легонько губами её щеки и вдруг понял, что щека тоже горячая. Как и губы, как тело, которое он сейчас обнимал. Он отстранился с удивлением и с испуганным пониманием.
— Я заболела, — призналась Катя, отведя взгляд, точно призналась в чём-то постыдным. — Мы все заболели, заразились от кого-то, и я не знаю, чем.
— У тебя температура, ты же вся горишь.
— Знаю. И знаю, что ночью в соседней комнате бабулька с температурой лежала, помнишь, она всё стонала? Может быть от неё, хотя уже ночью у меня тело ломило.
— Она умерла, — сорвалось с губ Максима раньше, чем он сумел осознать, что произносит.
— Что?!
Мысленно кляня себя и ругая, как только можно, он вынужденно повторил:
— Бабка та умерла. Несколько минут назад объявили. — И глядя в испуганные глаза девушки, зачастил успокаивающе: — ты сейчас только не впадай в испуг, по дороге к Оленьке, заскочим в аптеку, возьмём лекарств, всё будет нормально, вот увидишь.
Девушка кивнула. Они постояли так ещё немного, а затем она потянула его вниз. У подножия лестницы, Максим увидел дверь с изображением унитаза.
— Пойдём, раз уж ты здесь, проводи меня? Мне так спокойнее будет.
Почесав зудящее с самого утра запястье, Максим двинулся вслед за подругой. То ли укус насекомого, то ли вчера повредил во время ночных треволнений.
Сидящие в подвале люди не сразу узнали своего товарища. И не мудрено — Пашу Зарубного сейчас, пожалуй, и родная мать бы не узнала. Ушедшего вчера в ночь пьяного и жизнерадостного человека точно загримировали, добавив молодому в общем-то парню сразу два-три десятка лет. На лбу вдруг проступили морщины, которых ещё вчера у него не замечали, губы и руки тряслись, глаза бегали и содержали в себе некую странную дичинку, а главное, волосы на висках украсились многочисленными серебряными нитями.
Маринка, открывшая дверь, сонная и болеющая похмельем, попыталась было вообще вытолкнуть незнакомого старика, да вдруг остановилась, ахнула, широко раскрытыми глазами глядя на такое знакомое и одновременно такое незнакомое лицо.
— Па-а-аша? — сама себе не веря, осведомилась она.
Кивнув в ответ, пришедший человек перешагнул порог, слегка прихрамывая на правую ногу прошёл в помещение. Пьянка шла по новому кругу. Проснувшаяся час назад компания, пила самогонку, взятую в долг у той самой самогонщицы из соседнего подъезда, к которой вчера ушёл Паша.
Гомон и смех стихли, тишину прерывал лишь чей-то надсадный кашель. Зависла даже рука разливающего очередную бутылку по стаканам. Почти десяток человек с сомнением и изумлением воззрились на вошедшего.